– Что с тобой? Голова болит? – я едва узнал свой голос, так глухо и неестественно он прозвучал.
Она молчала некоторое время, потом тихо, словно через силу выдавила:
– Это валокордин.
Я сел рядом и обнял её:
– Что-то с сердцем?
Она робко, со страхом посмотрела на меня, покачала головой и улыбнулась:
– Нет… только… вышла от тебя… и схватило. Это… от нервов всё, – в её глазах появилась мольба. – Прости, я была такой дурой…
– Ну что ты, – я крепче прижал её к себе и коснулся губами прохладной щеки. – Забудь. Я у ж е забыл.
Нежная улыбка озарила её лицо. Я вновь, в который раз поразился её красоте. Её внешность для меня с годами не тускнеет. Я каждый раз вижу хорошо знакомое, но в то же в время совсем другое, неожиданное лицо. Так, перечитывая шедевр, открываешь новые нюансы и глубины.
Я встал, раздвинул занавески, и золотистый свет хлынул в лицо. Облачная пелена, подсвеченная снизу – нежно-розовая, словно клубничное мороженое, – почти полностью затянула небо, и только узкая полоска акварельной лазури светлела у самого горизонта. Я раскрыл окно; налитый озоновой свежестью воздух весело и свободно ворвался в грудь, живой водой разлился по венам.
– Какая поэтическая картина… Так и просится на холст. И всё выглядит совсем по-новому. Ты не замечала: каждое утро оттенок неба неуловимо меняется, и всё вокруг – дома, деревья, люди – ново, свежо и отчётливо; краски сочные, как на непросохнувшей картине. Мир за ночь обновляется; тьма, грехи, страхи змеиной кожей сходят с него.
Таня смотрела на меня широко раскрытыми глазами, слегка улыбаясь.
– Красиво сказано. Ты настоящий поэт!
Какой-то детский восторг охватил меня; я открыл рот, чтобы сказать, как люблю её, но вдруг в зале, разбивая хрустальную тишину дома, в зале заголосил телефон. Мелодия, которая мне так нравилась, сейчас почему—то звучала резко, требовательно и грозно.
Мы оба вздрогнули и повернулись в сторону зала.
– Кто это? – с тревогой посмотрела она на меня.
– Не знаю… сейчас…
Дверной проём, покачиваясь, угрожающе надвигался.
На пороге я замер в нерешительности.
Телефон зазывно, словно издевательски, светил экраном и подпрыгивал на столике.
Я вышел из комнаты и шагнул во тьму.
Я подъехал к дому Сергея без пяти восемь. Солнце уже заходило, свинцово-серое небо, нависшее, казалось, над самой головой, у горизонта окрасилось алым.