Дьяк с подобострастным лицом стал вертеться перед полицейскими и злобно нашёптывать.
– Гадость! Службу нам испортила!
– Разберемся!
– Пятнадцать суток ей! На одну хлеб и воду!
Высокий лейтенант посмотрел на Ларису и сказал:
– Расходитесь православные!
И сержанту:
– Позаботься!
– Наказать бы! При всем честном на роде. Чтобы другим неповадно! – распинался дьяк
– Сделаем, – сказал толстяк в форме и ударил Ларису дубинкой по ноге. И схватил женщину за руку и потащил в уазик.
Лариса стала упираться, а толстяк, не колеблясь, стал отхаживать ее дубинкой.
– Наручники! – выкрикнул лейтенант.
Дьяк довольный потирал руки, а бедную и избитую под покровом святых стен престарелую женщину в наручниках из церкви увозила полиция.
Конопатый шофер полицейский усмехнулся, когда толстяк Витька Дятлов напарник в очередной раз дал Ларисе дубинкой по ребрам и спросил у лейтенанта:
– В отделение?
– Еще не хватала, – ответил лейтенант Воронин. – Мне начальство за такой подарочек выговор влепит. В психиатрическую. В Ковалёвку гони.
– Отпустите! – плакала Лариса. Ей было обидно и горько.
– Поздно, матушка! – рассмеялся Витька Дятлов.
– Да! – поддержал Воронин. – Бог – смирение любит. Нагрешила – отвечай.
Хутор Ковалёвка был за городом и был знаменит большой областной психиатрической больницей, куда со всех городов Ростовской области днем и ночью везли больных. Доставляли просто пьяных с белою горячкой, помешавшихся и вот таких как Лариса, с которыми полиция не хотела связываться.
Дятлов пихая в бок Ларису выволок ее из машины.
– Полегче! – сказал Воронин. – А то нажалуется местным эскулапом. Накапают начальству.
– Да, я только так, чтобы смирно себя вела.
– Оставить!
Лариса Алексеевна спотыкаясь и со слезами пошла туда куда ее вели, с видом словно на эшафот.
– Принимайте! – сказал Воронов доктору как старимому знакомому. Можно было сделать вывод, что лейтенант в больницу ездит как себе на работу и работает санитарам на полставки. – Из церкви! Помещалась! В колокола звонила! Не наша забота!
И полицейские усмехаясь ушли.
Женщина врач в белоснежно халате посадил Ларису на стул посреди большой комнаты приемной, а сам стал немного вдалеке. Чернявая медсестра за столом стала записывать. А крепкая санитарка с руками по швам смотрела, не мигая, словно не живое изваяние.