– Саня.
– От-так? И я Саня, Александр Степаныч, – кричит Степаныч, возвращает стопку на стол, расплывается и трясет руку новенького, – и это тоже Саня. Три Сани в купе. От-так!
Три Сани? Это я тоже Саня. Я ему сказал, что я Саня.
Я жму руку новенького, киваю и молчу. Рука у Сани костистая и холодная.
– Ты докуда едешь-то, – спрашивает Степаныч.
– Да, всё прямо и прямо, пока не приеду.
– Значит, ещё не скоро.
Степаныч глядит на меня, молчит выжидающе, как будто ждет, что я скажу, куда еду.
Куда я еду? Мне скоро выходить.
Вдруг Степаныч отводит взгляд и начинает хитро улыбаться:
– Тогда, чтоб не запутаться, ты, – он показывает на меня, – ты будешь Саня, извини, я тебя уже давно знаю, от-так, – показывает на новенького, – будешь Александр, ты тем более еще трезвый, пока, а я, так и быть, буду Сан Степаныч. От-так.
– Сан Степаныч, Сан Степаныч, – голос новенького скрипучий, высокий, и говорит он, почти не разжимая тонких губ, – может Степаныч-сан, как японец-на.
И он смеётся, вдруг заливисто, беззлобно. Степаныч тоже смеётся, качает головой, как бы говоря «во даёт». Он выуживает из чемодана третью стопку, и мы выпиваем втроем. Новенький не закусывает, только выкатывает глаза и шумно выдыхает.
– Вы что тут мёд везете? Медом несет, – он принюхивается, смотрит на меня вопросительно, – от тебя что ли?
Я пожимаю плечами. Степаныч жует сало, отвернувшись к окну. Саня внимательно почти враждебно разглядывает мою улыбающуюся рожу, но через секунду тоже начинает улыбаться.
– Да ладно, медом и мёдом. Мужики, только меня проверять придут, и вам, это-на, – он показывает глазами на бутылку, – нельзя.
– Ничего, договоримся, – машет рукой Степаныч, – от-так…
– …И медведи, и кроты,
Зайцы, лошади, коты,
Все пугаются меня,
И бегут, как от огня.
Я выпиваю еще и лезу на верхнюю полку.
– Э, скапустился твой попутчик-на, Степаныч-сан – Саня язвительно подмигивает Степанычу. Но Степаныч меня защищает:
– Ничего, мы с ним уже давно едем, от-так, он вишь, молодой еще, хоть и не щуплый. Да, Саня?
Молодой. Мы с откинувшимся Саней примерно одного возраста. Сколько ему? Тридцать, вроде, есть.
Из верхней незанавешенной части окна бьет заходящее солнце, мелькает за деревьями. Я подставляю лицо свету и чувствую, как на веках не переставая мельтешит стробоскопом. Лежу с дурацкой улыбкой, с закрытыми глазами, а по векам и щекам носятся солнечные блики. Голова наконец-то дурнеет и вязнет в вате. Подступает долгожданная отключка. Медовый запах от моей одежды и рук скапливается в облачко, окутывает меня, висит над койкой.