Они молчат, потом Саня говорит отрешенно, как будто сам себе:
– Сдохну я в этой деревне, тоска там. Бухать начну или убью кого-нибудь. Боюсь я этого, себя боюсь.
Степаныч кряхтит, и я представляю, как он сокрушённо качает головой, а Саня продолжает, и его скрипучий голос становится неожиданно мечтательным:
– Поеду до конца, на восток, там океан, поеду до океана, никогда не видел.
– Ну, не знаю. Не понимаю, тебя же вроде выпустили, от-так, а ты как будто убегаешь.
– Да, убегаю-на, от себя убегаю, знаешь такое, Степаныч-сан, втыкаешь?
Степаныч молчит, потом говорит тихо, беспокойно себе под нос:
– Не понимаю. У меня дом, картошку надо копать. Жена, сосед с самогонкой. Сын приедет, веранду дострою. Два месяца отсижу, и снова на север. От-так. И тебе надо, успокоиться, понимаешь? Там город, пойми ты, всё то же, наркота, опять сломаешься. Тебе в деревню надо, от-так, само то.
– Нет, – Саня уже не злится на Степаныча, в голосе уверенность и лихость какая-то, – это я зарёкся-на. Уверен, не поведусь. Океан, понимаешь. Добегу до океана, а там – всё по-другому. Слушай, Степаныч-сан, хороший человек, помоги мне билет купить, до конца. Я тебе вышлю.