– Да мне и тут хорошо, – оправилась она от замешательства.
– Как здоровье батюшки? Матушка как поживает?
Он задавал ничего не значащие вопросы. Она давала ничего не значащие ответы. Кузнец отошел, а девушка прижала холодные руки к горящим румянцем щекам. «Не заметил бы кто!» – думала она, пытаясь унять биение сердца.
Зоя по своему обыкновению принялась насмешничать над Агашей, Анфиса ее защищала, а Аксинья погрузилась в молчание. Она гнала, как надоедливых пауков, мысли о только что случившемся разговоре. Но они жужжали в ее голове.
– В сени выйдем, пошепчемся, – Семен прошел мимо, задел подол сарафана своим сапогом. Внезапно что-то накрыло ее, как туманом.
Она сорвала с крючка душегрею. Запуталась в ворохе одежек. Увидела, что взяла чужую кофту. Бросила ее на сундук. Выскочила, хлопнув дверью. Семен закутался в зипун, большой, с отцовского плеча, натянул шапку до бровей.
– Зачем зовешь? Все у нас переговорено на десять рядов, – тело девушки бросило в жар. И не помогали стылые сени. Ярость сделала голос громким и язвительным.
– Аксинья. Зачем ты так? Знаешь… Ты мне как глоток воды родниковой… Как забор высокий отец твой возвел, так не поглядеть на тебя…
– Речи красивые поешь. Да и только! Сам знаешь, просватана я.
– Аксинья. Пойду я к отцу твоему. Буду просить. В ноги упаду!
– Не ходи. Так знаю: откажет он тебе, не смилостивится, не поменяет решения. Что попусту воду мутить… И хватит о том.
– Нет. – Семен наклонился и прижался губами к девичьему лбу. Шапка съезжала на глаза. Он ее поправлял, не додумавшись снять. – Придумать надо…
– Что придумаешь ты? А может, уводом? Сграбастаешь в охапку. Повенчаемся! А?
Семен прислонился к стене, ссутулился, поскреб наметившуюся бороденку.
– А жить-то как будем? Отец меня выгонит…
– Не отец, а мать твоя, тетка Маланья, нас на улицу выставит. Она меня страсть как не любит.
– Аксинья… Знаешь, что люба…
– Любовь твоя как худое лукошко – каждый день зерно просыпается понемножку.
– Так, значит… – Веснушки стали ярче на побледневшем лице Семена. – Аксинья, скажи. Если бы не жених, не отец… ты… ты бы пошла за меня?
– Какая уж разница, – сказала о том, что хотела скрыть. – Пошла бы. С большей радостью, чем за толстопузого Никиту.
Семен снял с головы шапку и выскочил на крыльцо.
Аксинью будто через молотилку пропустили. Она вернулась в избу и нашла свою душегрею, поминая злого домового.