Наборная рукопись обнаружена не была. А в черновиках поэта был найден текст с окончанием: “Смысла я в тебе ищу”. Кто внёс последующее исправление? Поэтическая логика этого стихотворения, как мы видели, настойчиво говорит о том, что Пушкин сам завершил это стихотворение, и именно в таком завершённом виде, с заключительным звеном: “Тёмный твой язык учу…”, оно попало в печать. Логика образа должна бы убеждать сама по себе. Но не всех она убеждает. Требуют фактов, документов, а их нет. Высказывают предположение, что стихи были опубликованы с поправкой Жуковского. Этого тоже ни доказать, ни опровергнуть нельзя. Ведь рукописи с поправкой Жуковского тоже нет. … Можно поэтому сомневаться в подлинности этой строки, но скрывать её от читателя нельзя… В этой концовке Пушкин остаётся самим собою: “Учусь удерживать вниманье долгих дум…”, “Учуся истине…”, “Тёмный твой язык учу”. Мне хочется повторять эту строку, чтобы читатель её запомнил и твёрдо знал, как на самом деле заканчиваются “Стихи, сочинённые ночью во время бессонницы”» (А. В. Чичерин. «Очерки по истории русского литературного стиля». М., «Художественная литература», 1977). Значит, после гибели А. С. Пушкина долгое время стихотворение это публиковалось со строчкой «Тёмный твой язык учу…». Несколько поколений читателей знали его именно таким. Что же произошло? Что стало причиной и поводом для внесения правки? Вослед за А. В. Чичериным мы задаёмся вопросом: «Чем объясняется эта замена?» И поскольку внятного и убедительного объяснения такой «правки» нет, остаётся считать «причиной» соображения не поэтические, не текстологические, не филологические, а то, что «педанты настояли». Причём, вопреки возражениям известных, серьёзных пушкинистов. То есть, надо полагать, преобладание в обществе получило мнение «педантов», позитивистов, для которых тайн человеческих не существует. На все случаи должен непременно быть «документ», справка, то есть гармония должна поверяться алгеброй, что исключает всякую необходимость гармонии, поэзии… Уже только эта беспричинность вмешательства в пушкинский текст, казалось, должна была побудить последующих филологов и издателей пересмотреть эту «правку» и вернуться к тексту А. С. Пушкина. Тем более, что в такой замене различается преднамеренность и умысел. Разве не внесение этой, долгое время публиковавшейся строчки, в комментарии академических изданий, где она должна быть обязательно, не говорит об этом? Но ничего подобного не произошло. Более того, необходимость возвращения к пушкинскому подлиннику оспаривается.