Записки сдержанного оптимиста - страница 7
Мы довольно рано узнали, что бабушка Лиза нам не родная, хотя всегда её считали таковой. Оказалось, что она – тётя нашей мамы, а мама – стопроцентная одесситка с Пересыпи. В июне 1941-го десятилетняя Ида приехала в Херсон на каникулы к тёте – папиной сестре, и родному дедушке, жившему на Забалке, к которому через день ходила обедать. Началась война, очень быстро добралась до юга Украины. Тётиного мужа призвали в армию. Тётя, взяв Иду и своего полугодовалого сына Фиму, в последний момент ушла пешком в Николаев, там сели чуть ли не в последний поезд, уходящий на восток. У мамы даже одежды не было тёплой, ведь ехала летом ненадолго из Одессы в гости. От маминой семьи остались только портреты: большой – брата и в медальоне – папы, маленькое фото трёх детей. Погибли и мама с папой, и старшие сестра Сарра и брат Эмиль. Так случилось, что мы с сестрой никогда не видели родных дедушку, бабушку, тётю и дядю… Мама наша так и осталась жить после войны с тётей, возвращаться было некуда. Много лет спустя мама с моей сестрой Фаиной были в Одессе и даже нашли тот двор, в котором мама жила до войны. Но зайти туда она так и не смогла, не хватило сил… Пишу это, и дрожит рука. Муж тёти Лизы тоже пропал без вести. Спустя некоторое время Лёва, как тогда говорили, сошёлся с Лизой (он был постарше, вся его семья погибла во время войны).
Он очень помог Лизе с маленьким Фимой и нашей, тогда 14-летней, мамой. Поэтому для меня всегда он был самым настоящим дедом, ведь других дедушек я не знал. У меня уже давно никого нет из старших родственников: ни бабушек, ни дедушек, ни родителей. Трудно представить, через что прошли эти люди. И я с очень тяжёлым сердцем наблюдаю в последние годы, как из памяти о них пытаются иногда сделать шоу. Грустно смотреть на «ветеранов» и «детей войны» моего возраста и моложе. Но пена сойдёт, верю в это.
А пока – квартира №15 на улице Советская, 42, ещё живёт своей жизнью. Зимой у нас тепло: печка топится, две комнаты груба обогревает, на печке и готовить можно, и утюги нагревать (было таких два, старых чугунных). Мылись в корыте. Ходили и в баню общественную, ту, что возле базара. Там было жарко, шумно, многолюдно… Души, тазики, на полу – деревянные щиты, под ними по плитке бежит вода, стекает. После бани идём по тёмным холодным улицам домой. Идти недалеко – два квартала. Дома по сравнению с улицей очень светло и тепло, пьём чай за длинным столом в центре комнаты, под люстрой. Потом достаём лото: карточки, бочонки с цифрами, играем на копеечки. Дед Лёва не участвует, чай пьёт из самовара, с сахаром кусковым, который колет щипцами. Деревянные ставни на окнах закрыты изнутри – и мы как будто в маленьком тёплом ярком пространстве, отделённом от всего мира. Если я когда-нибудь попаду в рай, хочу, чтобы он был именно таким.