К огорчению Бориса Николаевича, замечание Горбачёва не ограничивалось пародией. Оно поразило его – и не куда-нибудь, а прямо в «ахиллесову пяту» и без того уязвлённого честолюбия: собеседник не преувеличивал насчёт отсутствующей поддержки. Российский президент и в самом деле не пользовался ни авторитетом, ни влиянием у силовиков: ни в армии, ни во внутренних войсках. Эти структуры контролировали члены пока ещё не объявленного ГКЧП. Конечно, сочувствующий элемент у Ельцина имелся и там, но невозможно было заранее предсказать, насколько верным он окажется российскому президенту в том случае, если ГКЧП начнёт действовать – да ещё предельно решительно.
– Без обид, Борис Николаевич, – беспардонно вклинился в размышления контрагента Горбачёв. – Или, как говорил Рубик Хачикьян в фильме «Мимино»: «Я скажу тебе один умный вещь – ты только не обижайся». Так, вот: ты существуешь до тех пор, пока существую я. Не в том смысле, что твоя судьба зависит от моей прихоти: «захочу – и сковырну». Вовсе нет. Этим я хотел сказать лишь то, что, если свалят меня, то тебя и валить не придётся: сам упадёшь. Мы с тобой – как те «скованные одной цепью»…
«Окрасилось небо багрянцем»: лицо Ельцина приобрело бурачный окрас. И то: неприятно слышать такие вещи о себе. Конечно, можно было бы возразить… если бы было, чем. В отсутствие серьёзных доводов «сам – дурак!» – не довод. Понимал Борис Николаевич: как бы ни ранили слова Горбачёва – а Мишка прав. Спасаться требовалось сообща. Дальше – видно будет, а сейчас – только вместе, только заодно.
– Я согласен действовать сообща.
Тяжёлая ладонь Ельцина с шумом опустилась на полированную столешницу.
– Что ты предлагаешь?
Горбачёв на шпионский манер огляделся по сторонам – как будто кто-то мог подслушать его в Кремле, в собственном кабинете – и с заговорщическим видом перегнулся через стол.
– Не будем мешать членам ГКЧП развивать бурную деятельность.
Поясняя текст, Михаил Сергеевич выразительно поиграл бровями.
В ответ Борис Николаевич задействовал свои: художественно сдвинул их к переносице, и выдул уже побитые склеротическими прожилками щёки. Секунд десять щёки и брови участвовали в процессе размышления. Наконец, правая бровь Ельцина выгнулась дугой (Горбачёв так не умел).
– А они не выйдут из-под контроля?
Михаил Сергеевич откинулся на спинку стула. На его щеках играла презрительная усмешка.