– Ты обиделась, что ль?
Боян, испугавшись затянувшегося молчания, спрыгнул с печи и подкатился ко мне под бок, потерся головой и мою руку, заглянул в глаза.
– Прости, не хотел тебе напоминать…
– Брось, я давно по нему не страдаю.
Я улыбнулась в ответ и фамильяра немного потискала, от чего он зафырчал, замурлыкал и на скамью пузом кверху упал.
– А что ж притихла тогда? – влез в нашу беседу Яшка и тоже за чашкой с чаем потянулся, попутно прихватив с блюда большую ватрушку с творогом.
– Просто не о чем говорить, вот и молчу, – пожав плечами, отозвалась я и провела пальцами по слегка вьющейся у кота на животе шерсти, глядя при этом в распахнутое настежь окно.
Легкий ветерок тихонько, будто стесняясь, шевелил вышитые лично мной занавески, под окном покачивался молодой куст сирени, где-то щебетали птицы. И так хорошо от этого на душе, светло становилось, отчего навалилась лень, и не двигаться, ни говорить просто не хотелось. К тому же в животе после сытного обеда было тяжеловато, и глаза сами собой медленно закрылись. Я слышала, как Радим, о чем-то тихо переговариваясь с Яшкой, начал убирать со стола, как загремело ведро, скорее всего, домовой отправил черта воды набрать в колодце, как тихонько скрипнула дверь. Только и это не смогло выдернуть меня из дремы, которая постепенно овладела телом и разумом. Оно и не удивительно, ночью почти не спала, вот теперь организм и воспользовался случаем, дабы наверстать упущенное. В общем, я уснула.
…Такого неба я еще никогда не видела. Синее-синее до боли в глазах, будто ненастоящее, будто чужое, не такое, к какому мы привыкли. Чистое, без единого облачка, только солнце где-то очень высоко, да птица, что медленно парит в вышине. Должно быть, очень крупная, потому что на землю, поросшую серебристой травой, падает довольно большая тень. И я смотрю на эту птицу и только удивляюсь, как легко она парит в небе. А еще ветер доносит до моего слуха далекий клекот. Ноги сами устремляются сквозь необычное поле, несут куда-то вдаль, только птица никуда не делась, продолжает парить над головой, спускаясь все ниже и ниже, пока меня не накрывает ее тень, пока не раздаются за спиной шумные хлопки крыльев. Тогда оборачиваюсь и едва сдерживаю вскрик. Сокол. Огромный. Глаза черные, клюв крючком, тело большое, оперение плотное, пестрое коричнево-серое. И когти на пальцах, словно клинки. Страшно, ведь я перед ним все равно, что букашка. Смотрит внимательно и делает в мою сторону неуклюжий шаг, а потом говорит человечьим голосом: