Иосиф Виссарионович уронил остатки курицы на пол и заплакал.
– Ну что же вы, дорогой товарищ Сталин, так убиваетесь? – воскликнула раздосадованная Люба.
– Любаша! – сокрушался бывший отец народов, размазывая испачканными куриным жиром пальцами слезы по лицу и усам. – Такую страну просрали! И все жертвы оказались напрасными – столько убитых, расстрелянных, замученных по моему приказу! Если б ты знала, Любаша, что все эти годы, каждую ночь ко мне приходили во сне эти люди и по очереди рассказывали свои истории – как жили, как их обвинили без вины, как они умирали в муках. В эти минуты я сожалел, что бессмертный – это стало моим адом на земле! А теперь, выходит, все это было зря! Выходит, в глазах людей я не освободитель, а просто душегуб?!
Генералиссимус нахмурился, медленно раскурил трубку и сухо произнес:
– Настоящие революционеры никогда не сдаются… Начинаем все с начала! Пишите декрет, товарищ Люба: создаем революционное подполье, точнее, подземелье, здесь, в метро. Продолжим борьбу до полной и окончательной победы трудового народа! Фабрики – рабочим! Землю – крестьянам!
С этими словами товарищ Сталин поднялся со стула и воодушевленно стукнул кулаком по столу. Люба вздрогнула и проснулась. Ее влажное лицо прилипло в странице книги, на которой она уснула. Подняв голову, женщина увидела первые лучи рассвета, пробивавшиеся сквозь стеклянные двери метрополитена.
– Так это сон… – произнесла Люба.
– Я бы тоже предпочел, чтобы это был просто кошмарный сон, – промолвил голос с кавказским акцентом.