Мой рай выглядит именно так, как я мечтала с детства. С тех пор, как прочитала «Рассказы южных морей» Джека Лондона. Как на всех открытках, которые отправила папе за восемь лет жизни здесь. Он такой же, как в тот день, когда мы впервые сошли с парома на белоснежный песок тропического острова, еще только на пару недель отпуска. Не зная, что судьба уже решилась, и дверь в карму захлопнулась. Не ведая, что этот райский открыточный пейзаж станет для нас домом. И местами адом.
Тайцы сидят кучками тут и там. Едят, болтают, смеются. Они очень много едят и очень много смеются. Как дети. Мне тоже среди них тепло, закатно, хорошо.
И тут слева от себя, метрах в десяти, вижу его, цепенею.
Как кролик от вида удава.
Круглое лицо. В глазах – слезы, улыбка. Неровный шаг. Разношенная майка и длинные темные штаны-трико. Он меня еще не видит. Холодею от ужаса.
Эти штаны узнаю из тысячи. До самого песка, мокрые, с вытянутыми пузырями на коленях. Ноги путаются в них, и он оседает почти у линии прибоя. Опускает руки в песчинки, поднимает горсть вверх и выпускает из сжатых кулаков струйку. Наблюдает за ее бегом. Наши взгляды сходятся, екает.
«Екает»? Кому я вру?! У меня откалывается половина легкого, которое я так долго учила дышать заново. Метеоритом летит вниз. Если у мироздания есть центр, то должно быть и дно. Легкое об него шмякается, как кусок мяса о миску людоеда. И кровавые брызги на лице.
– Все в порядке. Дыши, – говорю сама себе, провожу рукой по лицу, вытираю от брызг. – Это не он, просто похож. Ну бывает, что какая-то деталь в прохожем замыкает цепь воспоминаний, и происходит реакция. Человек не виноват… Человек – всего лишь машина. Так работает мозг, эмоциональная память. Все дело в ассоциациях и нейронных связях. Успокойся…
Мой разум знает много умных слов. Он умеет подбирать их точно и убедительно. Но сейчас все мимо. Эмоциональной памяти на них наплевать. Она съежилась, как проколотый шарик, и вжалась в стенки живота. Потому что…
Точно такие штаны в моей памяти пахнут скисшим от спирта позавчерашним потом. И детскими слезами. Пока еще не решила, чьи слезы пахнут больнее. Младшего, который плачет в открытую? Или старшего, что плачет втихаря, в подушку.
В два метра ткани вшито несколько лет моего бесполезного бегства через полмира. Как в «Хоббите»: туда и обратно. В этих штанах – придвинутый комод к двери детской комнаты – изнутри. Где мы с мальчишками спим на одном матрасе, и под моей подушкой – нож. По ту сторону комода и двери – утренние шаркающие шаги и бесконечные «прости».