«Эта школа на селе просто создана для ампутации хороших манер».
В холле пахло тушеной капустой и средством для мытья пола. Мимо прошествовали две блёклые женщины с обвислой грудью и беспрецедентными филейными частями, весь их педагогический вид говорил о том, что вялая попытка «Здрась-сь-сьте» карается полным желчи игнором: ты нас не знаешь, и мы тебя не знаем – иди мимо и молчи.
Из высокого окна солнечный свет подмигнул Виталию и он чуть не столкнулся с молоденькой учительницей, несущей у сердца стопку тетрадей. Худые напряжённые плечики и затравленные (всё ещё доверчиво распахнутые) глаза её сказали ему всё: «старшие коллеги меня уже укусили, но для полной мутации следует дождаться полнолуния». Вскоре после девушки появился молодой физрук, на удивление живой и спокойный. «Чаще бывает на свежем воздухе, наверное», – подумал Виталий.
– Эй, милок, где тут у вас директор?
– В актовом зале. Это там, – махнул рукой парень.
Двенадцать ступеней вверх. Смотровая площадка, судя по густому аромату супа, располагается прямо над столовой. А вот и дверь, за которой отчётливо слышны гулкие крякающие голоса. Цитадель общего образования пахнет дешёвыми душками и пылью старых книг. Утренний педагогический совет.
– Геннадий Алексеевич, милый, – намеренно громко произнёс Виталий, распахнув двери.
Со студенческих времён Виталий терпеть не мог застёгивать пуговицы на пиджаке, вот и сейчас, джинсы, кожаные ботинки на толстой подошве, футболка и распахнутый пиджак надетые им в совокупности придавали ему сходство с преуспевающим футбольным тренером – целеустремлённым, скорым на решения человеком, уместным в этой чахлой школе не более кузнечного молота в руках прима-балерины Большого. Он приехал точно в назначенное время и полчаса ожидания вывели его из себя. – Эй, директор! У меня к вам дело.
Пространство ящикообразного (мухи накрытые ящиком – ассоциация возникла сама) актового зала оказалось разлинованным длинными лавками-насестами. Курицы-учительницы, собравшиеся на педсовет, замелькали овалами обернувшихся лиц. Среди них угнездилась и его Лада. Шестьдесят пар зрачков сфокусировались на подтянутой фигуре синеглазого Сухарёва. Неспешный то ли из трусости, то ли по долгу службы, худой, сутулый, измятый морщинами директор устало посмотрел на Виталия. Годы назад Геннадий Алексеевич был прямее, энергичнее и, конечно, они с Виталием были бы примерно одного роста. Но сегодня директор ощутил себя сдувшимся футбольным мячом – вот, значит, какой он, муж Лады Михайловны Сухарёвой… так-так, она никогда не говорит о нём, но они столько лет провели вместе.