Москва лежит безвидна и пуста.
И красные бы так не запретили собраться в честь
воскресшего Христа,
но вирус оказался хуже красных.
Он новую забаву отыскал —
заставил жаться в норах безопасных и бегать за жратвой
по пропускам.
Иуда между тем не унывает,
Каифа окормляет свой приход,
Пилат не только руки умывает, но даже санитайзером
протрет…
«Как предавать – так все по расписанью,
как распинать – спешит любой кретин,
а праздновать, когда я воскресаю, уже не позволяет
карантин?»
Да, люди таковы, других не надо,
такими их запомнил Берешит
[1].
Уж если отказались от парада, то Пасхи им никто
не разрешит.
И хорошо, что тайное веселье
в пустующей столице разлито:
все как тогда. Поскольку Воскресенья тогда отнюдь
не праздновал никто.
Нас обнулили, нас закоротили:
тогда ведь, как сегодня, день-деньской
сидели по домам на карантине, задавленные страхом
и тоской,
и думали спастись от карантина
не мужеством, а маской на лице,
молчанием, приемом каротина и будущего витамина С.
И тоже, кстати, было чувство кары,
настигнутой возмездием страны,
и римляне (как ныне санитары) внушали нам сознание
вины,
одни впадали в злобу и занудство,
других томил неотданный кредит —
и Бог, казалось, нет, не отвернулся: напротив,
повернулся и глядит.
Христос воскрес!» – не праздник, а свобода,
Крушенье гетто, обрушенье стен.
Иные не заметят перехода, но и Христос вернулся
не ко всем.
И эту весть приносит Магдалина,
отверженное всеми существо.
Она не убоится карантина. Чего бояться падшим? Ничего.