– Простите, мисс Мун, – нерешительно начал разговор Эрик.
– Что? – неожиданно выпала Мэри из своей прострации. – Да, мистер Шус. Вы что-то хотели спросить?
– Прошу прощения за дерзость, я понимаю, это не моё дело, да и вообще, у меня нет привычки – лезть людям в души, но мне показалось, что вы чем-то расстроены.
– Нет, что вы, просто я немного устала сегодня, – оправдывалась Мэри, стараясь сдержать свою печаль внутри, не заражая ей всех остальных. – У меня всё в порядке, правда…
На слове «правда» у Мэри внутри что-то щёлкнуло. Так щёлкает фитиль, когда он сгорает, медленно приближаясь к взрывчатке, составленной из наших переживаний и угасших надежд. Конец фитиля подожгла миссис Игл, к взрывчатке искру невольно приблизил Эрик.
– Боже мой, – воскликнула шёпотом Мэри, уронив маленький зелёный пиджак вместе с иглой на пол и прикрыв рот руками, стараясь сдержать свой крик, вырывавшийся наружу. – Что же это, Эрик? Почему я вру вам? Почему я вру всем? Почему каждый раз, когда спрашивают: «Как поживаешь?» или «Как прошёл твой день?», я должна отвечать: «У меня всё хорошо»? Потому что так принято? Потому что, на самом деле, людям нет дела до чужих проблем? Потому что так всем легче жить? Но иногда так хочется сказать кому-нибудь: «Я чувствую себя плохо».
Мэри посмотрела на Эрика предслёзным взглядом. Её глаза от влажности были похожи на блестящие зелёные бусинки, затерявшиеся в веснушчатой рыжей поляне. Такими глазами смотрят на прохожих никому не нужные доверчивые щенки, которые видят в людях только хорошую сторону. Если бы люди могли стать хотя бы наполовину такими, какими их видят преданные собаки, они бы научились любить.
«Я бы сделал всё, что угодно, чтобы тебя больше никто и никогда не обидел», – подумал Эрик.
– Мэри, – сказал Эрик и сел рядом с ней, желая защитить её от всего мира. – Что случилось?
Мэри прижалась к его плечу и тихо заплакала. Если бы у Эрика были крылья, то он бы унёс Мэри в место, где все её любят. Но, увы, не родился он птицей. Всё, что он мог сделать сейчас – это обнять её.
В дверном проёме мелькали любопытные уши и окающие рты младших Гринвудов, отгоняемых от гостиной миссис Гринвуд.
Вечернее время замедлилось ради двух людей, которым дан лишь миг, когда они могут быть друг с другом самими собой. Мэри и Эрик сидели рядом на диване гринвудского дома и не переставая говорили. Они, наконец, услышали друг друга.