Но то время ушло в баллады с кончиной великого короля: старость забирает к себе даже великих. И наступило молчание. Кто бы знал, что великих воинов можно победить не славной битвой, а ежегодным содержанием? Ни одной войны, ни одного похода за пять сотен лет! Азагуры захирели, как грифон в клетке, разучившись не только воевать, но и думать. И коротали свой длинный век за кружкой эля, забыв о наследии предков, ничего не желая, не строя прекрасного и не приумножая великое.
Северные земли Гурии не славились урожайностью, а Бедное море, омывавшее берега, носило имя непросто так. Самым ярким воспоминанием детства стала моя девятая осень, когда с огромного поля, которое мы обрабатывали с ранней весны, собрался всего один воз ржи. Разгрузив снопы во дворе, отец посадил меня на телегу и увез в столицу Аландиса, продав в проститутки. Никто больше не спрашивал обо мне – азагуры перестали заботиться даже о собственных детях. И порой, когда в моей жизни наступали худшие времена, я не знала, на кого злиться больше: на людей, что заставляли делать меня гадкие вещи, или на отца, что это позволил.
Солнце стояло высоко в зените, как только мы прошли сквозь чёрные дубовые ворота столицы людей. Спрыгнув с телеги, поспешила к решеткам, закрывавшим вход в казармы. Дорогу тут же преградила стража, напомнив, почему я так ненавижу торопливое людское племя и что я опоздала. Нехотя, под непрерывное декламирование строк из устава, мне открыли ворота.
Пробежав десяток чумазых бараков, что жались друг к другу на заднем дворе, ворвалась в казармы, помчавшись со всех ног по коридору, капитан ненавидел опоздания.
Мужчина сидел спиной к двери, изучая какой-то потрепанный свёрток, и не спешил уделять внимание мне. Он медленно встал, подошел к полкам и перенёс на стол чернильницу с гусиным пером:
– Вагарда Вэркус, сегодня ваш контракт истекает, – наконец произнёс он.
Не теряя ни секунды, выложила на стол меч и плащ с нашивкой гвардии, готовясь врезать по гладко выбритой морде после слов о моем освобождении. Неожиданно капитан посмотрел на меня так удивлено, будто увидел дракона:
– Что? – спросила я, усиленно вспоминая строки протокола.
– Опоздание, – вскинул бровь мужчина.
– Прошу простить, – склонилась в коротком поклоне.
Мерзавец не спешил с ответом, порывшись в ящике стола, достал трубку, медленно набив табаком, закурил, не спуская с меня хитрых лисьих глазёнок.