Возможно, это неизбывно, человек не может жить в ином измерении, ибо ему надо питаться, выживать, существовать и преуспевать. А это значит – непримиримость в борьбе за материальные блага, ненависть к другому, выхватывающему изо рта кусок.
Как глубоко работы завели
В тупик самоустройств – во влажной бездне,
И я – всей сутью с влажной бездной слит —
Уперся в миг искусственный и тесный.
Собрания – гасители свобод,
Обязанность энергий в сеть замкнуться.
Как ясность их решений и забот
Пред бесконечным постиженьем – ýзка!
Зачем дыханью космоса заслон
Сознанья торопливых предписаний?
Не может жизнь быть рождена на слом
И не узнать – каких она посланий.
В детстве я жил на краю влияния Корпорации, в стороне от великих событий, которые затронули всех живущих в центре страны, – на окраине планеты, открытой на все четыре стороны света. Вместе с классом приплывал на катере к заливу, где стояли высокие утесы. Карабкался на вершину самого высокого, где не ступала нога человека, только гудел ветер, пригибая высокую траву.
Я с восторгом и безнадежностью сливался с открывшейся бездной океана, неразличимого с небом. Наверно, оттуда с древности у людей зарождалось религиозное чувство. И чувство недостижимости полного душевного исцеления.
Во мне – был бесконечный океан ласковых могущественных звуков откуда-то из иного мира, блещущих вблизи свирельными переливами зелени, а вдали увеличивающихся в бесконечный хорал вселенной. То же чувство, что и у моих школьных друзей: бесконечная новизна космоса, чего не бывает в нашей жизни. И все та же недостижимость исцеления.
Возможно, такой могла быть несбыточная мечта взрослых аборигенов, но они отринули ее как ненужную, вечно занятые рыбной страдой в море, хлещущем в лицо, прикрытое капюшоном черной лоснящейся робы. Или солением в бочках горбуши, нежных брюшков и красной икры в оболочках. Или копчением на солнце тушек, развешанных по бревенчатым стенам жилищ, с потеками жира. Восхитительный нежный вкус – воплощенная в реальность мечта!
В этой оболочке самозабвенного существования люди отринули все несбыточное, где мерещится полное исцеление.
Я писал стихи, но это были какие-то черновики. Мог легко выливать из себя бесконечные строчки – они всегда казались новыми, ибо в каждом стихотворении была недоговоренность. Наверно, так блаженно чувствовал себя мой щенок. Хотя в моих стихах было неподдельное отчаяние.