а незримый и незрячий спуд тишины небовой смачно, с хрустом угадываемым вдавливал в заоблака души грешные-безгрешные из поз и неестественных и, если привычных, то восковых будто, вмурованных навек в памяти очевидцев, запечатлённых крепко-накрепко на сетчатке случайных и не случайных глаз… Прочь! Вон! Геть!.. Прочь, вон, геть из тел!! Душа должна томиться в преисподней, человек же – тля земное, вот он – мертвяком валяется. Гримаса, маска. Муравей в щетине блукает. Белая от соли роба на ветру не полощется – к потной коже прилипла… Просохнет когда, окоченеет труп…
А вот – другой человек. Человечек… Только что народился. Ему какое дело до всего ЭТОГО? Сморщенному, с перерезанной пуповиной, красному, в волосиках, тельцу, на чёрный светушко вылупившемуся, на чёрный свет да на суд божий-людской, который один и есмь. Ему, ничего пока не разумеющему, не подозревающему… И что ему дезертирства, мордобои, воззвания и листовки, знамёна, изрешечённые пулями-осколками и подвиги, и облыжные поцелуи иуд, объятия сердечные, сермяжная правда кобзарей, калик перехожих, юродивых?? Что?! Не знает-не ведает ни о чём он – он, в дом наш сумасшедший входящий, где «канареечка жалобно поёт»!
Мир – ему.
Ещё проникнет в дали заманные, проразумеет, как Иван-медведь на пару с Иванушкой-недурочком впряглись в оглобли сошные, крякнули-дыханули… под «Дубинушку» в разнос пошли!
Про отречение Николашки-кровавого в своё время узнает и про распутства бесчинные, разгоны-расстрелы, расстриг…
Про Ильича – вождя угнетённых – непременно.
Про путь крестный Родины и про…
Покуда же призрачно витает-реет всё ЭТО и другое многое над льняным лоскуточком белейшим, где лежит себе несмышлёныш – он, лежит и сучит ручками-ножками умильно, кривит ротик, масенький язычишко показывает… Витает-реет-парит и перстом невидимым указует будто: мол, постигнешь, поймёшь. Возвернёшь сторицей заказанной, никуда не денешься, щедро на алтарь положишь… сейчас же кричи-надрывайся до посинения, рви пупок. И он орал, словно многопудье креста голгофского до срока примерял, облегчая на граммулечку крохотную нашу общую сизифову ношу.
Накануне великих битв и потрясений родился он. И ежели в ночнеющем небе вспыхнула ещё одна звёздочка бесценная, то поди сыщи её! Вон сколько их, где тут новенькую заприметить-различить? Пусть искорка та и боженькой засвечена-возжена, аки лампадочка свещеносная.