– Уведите его! – приказал Тео. В его сине-зелёных глазах застыла одна ледяная слезинка…
…Советник открыл глаза. Сон. Это был проклятый сон. Повернул голову: рядом спал Золтан, рассыпав огненные пряди на грудь Тео.
Поддаваясь порыву, он прильнул к рыжему шёлку губами:
– Возлюбленный мой… твои кудри как пожар, сожравший Помпеи… уста слаще горячей живой крови… чресла подобны крепким лозам долин, где испил я самый сладкий нектар любви…
Опьянённый нахлынувшими чувствами, но готовый нанести смертельный удар, если свидетель и виновник его слабости откроет глаза, Тео белой тонкой рукой сжимал стилет, всегда лежащий под подушкой. Он почти хотел, чтобы Золтан проснулся. Покончить со всем! Но всё же облегчённо вздохнул, видя, что любовник спит глубоким сном.
Поднялся, сверкнув алебастровой кожей. Лёгким быстрым движением облачился в чёрный шёлковый халат до пят, спрятал стилет за пояс.
Поднимался холодный полярный рассвет. Ещё пара-тройка дней и вампиры снова увидят солнце.
Именно тогда брат заставит его жениться. А дотоле у него есть время для Золтана.
В дверь постучали…
Надежда Бурковская @nadezhdasandrolini
«Супруг – это Бог твой. Да падёт презрение на всякую вдову, ибо преждевременная смерть мужа тяжким бременем ложится на жену. Её грехи в прошлых рождениях стали причиной трагедии», – офицер британской армии Уильям Райт устало потёр глаза и глухо выругался. Прогрессивный ум европейца начала девятнадцатого века отрицал эту дикость.
Но генерал-губернатор Калькутты требовал от него развёрнутых объяснений для запрета варварского обычая сати – сожжения вдов вместе с телами покойных мужей. Официального закона пока не было, лишь настойчивое желание противников древних традиций. И костры продолжали полыхать…
– Угораздило же меня родиться с редким талантом к восточным языкам и диалектам, – привычно фыркнул Уилл и вдруг нахмурился, заметив из окна своего кабинета сизый дым, который чертил причудливые узоры в утреннем небе. – А это что такое?
Погребальный костёр разгорался. Ведика Кумар безучастно смотрела на пламя. Ещё два часа назад она рыдала, молила о пощаде и отказывалась облачаться в траурное белое сари. Но внушительная доза опиума превратила разъярённо шипящую кошку в покорную жертвенную овцу.
– Покорись, жизнь презираемой вдовы хуже смерти, – шептала мать, стягивая с безвольных запястий дочери браслеты и разбивая их о камень. С этой минуты Ведика была мертва в глазах закона, исключена из своей касты, потеряна для детей и семьи.