Назад? Обратно в темноту? Но чертова лапа опять скрипнет когтями, и теперь в тишине…
Вперед? Наплевав на звук, к дверям? Но проклятая туша волка не даст мне быстро двигаться… Бросить? Но что дальше? Что потом – когда вернется та сука?..
Тихо-тихо. Я ясно расслышал, как он шагнул…
Сюда! В холл, где прямо напротив дверей кухни, в светлой полосе застыл я, с лапой Харона в правой руке…
Надо было обернуться, попытаться как-то поднять раскинувшуюся лапу волка, чтобы не скребла пол, и нырнуть обратно. Только чем схватить его лапу – левой рукой, которой я боялся шевельнуть? И еще больше я боялся отвести глаза от кухонных дверей, от этого светлого проема. Даже на миг. Ему не надо много времени, чтобы увидеть меня. И незаметно скользнуть через порог и в сторону… а потом тихо добраться до меня, пока я буду стоять на лестнице и, дрожа, прислушиваться, боясь шевельнуться, загнанная в угол мышь…
Масло заскворчало с новыми силами, снова стукнул нож по доске – на этот раз несильно, не рубя, а скобля, сбрасывая нарезанное в сковороду.
Я сообразил, что стою закусив губу и не дыша. Замер, как истукан, – когда звуки заполнили кухню, и ему за шипением масла совершенно ничего не слышно!
Я втянул воздух и бросился вперед. Промчался оставшиеся до двери метры, толкнул плечом ближнюю створку, вывалился наружу и, разворачиваясь, бросая плечо и правую руку как можно шире, на инерции выволок через порог волка.
В осенний холод. Господи, господи, господи! Не дай ему почувствовать дыхание холодного воздуха с улицы, не дай ему отвлечься от плиты! Я отпустил волчью лапу, поймал створку и притянул ее на место, не дожидаясь, пока это сделает пружина.
Снова схватил волчью лапу и бегом слетел по левой лестнице, чтобы даже близко не маячить перед светлыми окнами правого крыла. Повалился на землю. Выступ цоколя отрезал меня от светлых окон, от входа.
И лежал, уткнувшись лицом в загривок Харона, чувствуя запах его мускуса, но не решаясь отвернуться, даже просто пошевельнуться, – вот-вот ожидая услышать, как открывается дверь, и шаги кавказца по площадке, а потом по лестнице, следом за мной – шаги, переходящие в бег…
Трус! Чертов трус!
Но я ничего не мог с собой сделать. Лишь лежал, боясь шевельнуться, и втягивал холодный воздух сквозь пахучую шерсть Харона.
Минуты через две рискнул подняться. Поглядел на окна. Светлые проемы правильны – пусты. Никто меня не высматривал. Я поглядел на пруд. Метров тридцать до берега. Только теперь мне предстояло идти не по ровному полу – а по сплошному пологу высохших листьев.