Но теща Клавдия Васильевна была, видимо, женщиной мудрой. И ни взглядом, ни полунамеком не показала, что ей что-то известно. А на провокации никак не отзывалась.
Лишь после рождения внука успела вступиться за дочь. Произнесла этакую спасительную речь про прапрадеда с его смоляными волосами-завитушками.
И все бы, наверное, успокоилось, если и в этот момент Нюта не превзошла саму себя и не назвала сына в память о его среднеазиатском отце. Лишь переделала имя Кирман на привычный для средней полосы Кирилл…
Опять дед задергался. Черная пелена перед глазами. Сегодня он переживал еще больше, чем тогда. Сил у него совсем не было.
А будь иначе, он был бы готов выкинуть вещи Ани в окно – там им самое место. А еще приходила шальная мысль: потребовать с нее деньги за пребывание по часам – именно так ведь берут оплату с таких как она потаскух, верно? Вот, тварь …
Аня улыбалась своим беззубым ртом. Возможно, никогда ей не было так хорошо, как тогда. Конечно, интуитивно она многое умела и чувствовала – деревенские рано этому учились.
И хорошо понимала, что обычно на душе у каждого солдатика. Поэтому и была настороже каждый раз, когда к ним в дом приходили подробные помощники.
Но сегодня все-таки зачарованно сделала шаг к нему навстречу. Кирман тогда тихо произнес только одну фразу: «Не торопись, моя любовь!» И что-то добавил. Очень нежное, но уже на своем странном языке. А ей казалось, что фразы знакомы.
В тот момент Аня не до конца осознавала, как его губы коснулись только ее ресниц. Лишь электрический заряд тихонечко щелкнул на их длинных кончиках. И побежал дальше, заструился по внутренним венам и капиллярам.
Наверное, никогда девушке еще так сладостно не закладывало уши от простого прикосновения. Кровь моментально переливалась из головы к сердцу, вниз живота, снова к груди.
И везде Аня испытывала лишь какое-то странное, но столь приятное и щемящее чувство необъяснимой радости и свободы.
Подобное было только один раз в ее длинной жизни. И больше никогда не повторилось. Впрочем, все когда-нибудь кончается. Аня тряхнула головой. И немедленно, с какой-то излишне неразумной силой оттолкнула неожиданно настойчивого ухажера: – Ты что, а? С ума сошел!
Кирман словно ничего не понял. Он так и стоял в исступлении, как памятник. Будто сам пораженный молнией. Лишь нехотя сделал один шаг назад. И снова замер.