Развернув пакет, Тайсон положил его на ладонь, прошел вдоль клеток в самый дальний конец, приоткрыл дверцу вольера и попросту закинул содержимое внутрь.
В это время снаружи его окликнули:
– Эй, старина!
Тайсон приподнял голову:
– Да?
– Ты, что ли, просил до Конистона подбросить? А то я как раз уезжаю!
– Сейчас, сейчас… – Отвернувшись от вольера, Тайсон торопливо зашагал обратно мимо клеток, вытирая руки о штаны. – Я тут малость завозился, вишь ты, одна собачка возьми да и сдохни, туда-сюда, пока к холодильнику отволок… Уже иду!
Постепенно человеческие голоса отдалились, и наконец их сменил шум мотора отъезжавшего автомобиля. Вернувшаяся тишина не была абсолютной – ее пронизывали шорохи, как звездный свет – тьму ночного неба. Вот в дубовой рощице, ярдах в пятистах от наружной стены, дважды прокричала сова. Вот звякнула сетка под тяжестью тела, привалившегося к стенке вольера, и неплотно натянутая проволока некоторое время продолжала вибрировать. Вот шевельнулась потревоженная солома, по бетону сточной канавки пробежала мышь, остановилась, высунулась, прислушалась, отправилась дальше.
Ветер успел отойти к западу, с Ирландского моря нанесло тучи, и по крыше едва слышно зашуршал мелкий дождик. Изможденный ретривер, так и не притронувшийся к еде, заскулил во сне и с трудом повернулся на другой бок.
Бдительный Надоеда, чья голова под клеенчатой «шапочкой» поворачивалась туда и сюда, отчетливо слышал и иные, менее внятные звуки. Журчание далекого ручейка, еле уловимый стук шишек, падавших с лиственницы, чьи-то осторожные шаги в зарослях папоротника, сонное шевеление птиц на древесных ветвях.
Спустя некоторое время сквозь фрамугу в восточной стене заглянула поднявшаяся луна. Сперва косые лучи снизу вверх освещали потолочные балки, затем, постепенно смещаясь, озарили ближние клетки. В одном из вольеров начала взлаивать и подвывать на луну эльзасская овчарка. Быть может, ей хотелось стать римской овчаркой[16], пусть даже замарав лапы подкупом. Надоеда, которому теперь положительно не сиделось на месте, принялся бродить из стороны в сторону по клетке, чуткий и шустрый, точно форель в пруду. Нутряное чутье подсказывало ему: что-то не так. Произошло нечто вполне обыденное, но вместе с тем исполненное значения. Ткань повседневности разорвала некая мелочь, однако мелочь беспокоящая, словно моча чужака, оставленная у тебя на заборе.