Раздражает это, надо сказать, чудовищно. Особенно инициативность соседей сверху. Эти тяжёлые во всех смыслах люди почему-то не могут жить, не издавая никаких звуков. То ругаться им приспичит, то чихать, то телевизор смотреть. И всё аккурат после полуночи. Невероятно беспокойные существа. Хорошо, родители переехали жить загород, а то и их вкрадчивый шёпот, должный оберегать мой утренний сон, натурально сводил с ума.
Повинуясь личному правилу «не можешь увидеть – услышь», я выхватила из яркого бытия невнятный мужской бас. Интересно, откуда звук? Не кушетка же от одиночества начала бубнить.
Ощущая себя крысой, пленённой мелодией дудочки, я двинулась в направлении неизвестного голоса. По мере движения бас становился всё более различимым. И требовательным. Осторожно косолапя исключительно в направлении прямо, я терялась в догадках: где же в этой белой стене мне удастся обнаружить источник шума?
– Я тебе уже всё сказал, Лёша, или так, или никак!
Левее выбранной траектории я заметила в стене окно. Как и положено всем особо важным окнам, отверстие организовали на уровне солнечного сплетения посетителя. Инстинктивно поклонившись благородной прорези, я чуть не столкнулась лицом к лицу с усатым майором. Офицер, восседавший за лакированным столом, был основательно поглощён текущей работой: одной рукой он пытал шариковую ручку, уже в который раз теряющую сознание от головокружительных мучений, второй прижимал к уху телефонную трубку. Такую, знаете, что кудрявым проводом припаяна к коробке с кнопочками.
– Перезвоню, – Усач недовольно уставился на меня. – Вам чего?
– Проездной на 2 поездки, – манило отозваться, больно уж человек за стеной напоминал кассиршу из метрополитена. Не усами, конечно, а этой своей манерой снисходить до просящего.
– Мне к Бунину, – как-то по-свойски расслабленно бросила я Усачу в окно.
– Это к Васе что ли? – непонятно, кому адресовал свой вопрос майор и задумчиво принялся крутить писчим предметом в воздухе.
– К капитану! И побыстрее!
Усач смерил меня взглядом и отвернулся. Будто ведром презрения окатило. Вот я и не стала объяснять, что не от излишнего хамства, распирающего самодовольное нутро, повысился голос, а от переживаний. В стрессовых ситуациях я безвольно укутываюсь с головой в одеяло внутреннего монолога, однако на малейшие попытки вытянуть меня на свет Божий начинаю грубить и, если повезёт, иронизировать, при этом совершенно не одобряя собственные маневры. Корабль моей уверенности бескомпромиссно идёт ко дну, и тут на палубу выбегает взъерошенный капитан и начинает материться на любого мимо проходящего, пусть и готового помочь. Особенно на идущего помочь.