– Верю, – послушно согласился я. – Поэтому у меня дома подрозетники из самана.
– Из чего?
– Из самана. Новый материал, типа керамики, когда застынет. Правда, стынет три года.
– Ах вот, значит, как! Дóма у вас из новейшей керамики, заграничной, небось. А на работе пусть возгораются? Уж переделайте, пожалуйста, и здесь на правильные. Керамику мы учили. Я посмотрю в инструкции, какая у вашего самана степень опасности, – пообещала Яна Михайловна и записала что-то в свою книжку.
– А это что? Какая-то органика! Пищеотходы с мусором!
– Это еда. Сейчас тут будет обедать наш Василий, он пока курит.
– У вас курят? – с надеждой оживилась Яна Михайловна. – А где?
– Он ходит на завод в специально отведённое место, – соврал я, чтоб она не заглянула за угол здания.
Тут появился Василий.
Надо сразу сказать, что Василий – гордость нашего предприятия. Высокий красавец с мастеровитыми руками и доброй, любвеобильной душой – такие люди не могут не нравиться женщинам. Я как-то писал о его единственной неудаче, когда он не понравился местной негритянке. Ну так у Василия зуб тогда болел. А вот если б не зуб…
Когда женщины видят Василия, они мгновенно беременеют.
С Яной Михайловной произошло чудо: погоны на её форме превратились в какие-то кружевные фестончики, а сама она приподнялась в своих казенных туфельках, как будто на них появились неуставные высокие каблуки. По инерции её меццо-сопрано ещё успело спросить у меня:
– А это что? – но в последнем слове уже само собой перешло на «роковой». – Опилки!
«Коленки! Боже, у меня сами собой подгибаются коленки! А я мелю тут эту дурацкую чушь про опилки», – перевёл я на сценический язык её реплику. А вслух кротко сказал:
– Это стружка, Яна Михайловна.
– Между прочим, железные опилки горят, – сообщил нам роковой голос Яны Михайловны, и мне опять послышалось: «Аркадий! Я вся горю! Спасите меня, о бездушный…»
Василий, услышав голос, блеснул глазами и поправил какой-то гаечный ключ в брючном кармане комбинезона.
– Опилки? – удивился я. – Быть не может! Давайте подожжём.
– Вот вы смеётесь, Юрий Афанасьевич, – сказал неожиданно Василий, пожирая блестящими глазами Яну Михайловну, – а я поджигал.
«Заставлю вражину после работы поджечь его собственную “Ниву”», – пообещал я себе.
У забеременевшей пять минут назад Яны Михайловны от счастья тут же начались схватки: