– Ой, конечно же! – спохватилась вдовушка. – Одну секунду, батюшка.
– Почему так дорого? Может, сойдёмся на половине цены? – не выдержала любимая тёща.
– Слабовато ты, дочь моя, своего зятя ценишь, – отрезал поп. – Скажи спасибо, что так! Мы ведь кого только что отпевали? Молчите?.. Праведника благочестивого? Быть может, мученика добросовестного или же брата во Христе? Как бы не так! Включай голову, подсказываю без подвоха… Правильно киваешь: отпевали мы известного на всю округу богоборца. Должно быть каждому понятно, что на отпевание богоборцев, самоубийц, иноверцев и некрещёных у святой церкви наложено табу. Так что будет вам скряжничать. Случай дюже исключительный.
– Ай, маменька! Вечно вы, куда не надо, залезете, – вовремя прибежала вдова с тугим кошелём. – Без вас давно уже сговорились.
– Молчу, молчу! – попятилась в сторонку старуха. – Благословите, святой отец…
– Благословляю! – нетерпеливо перекрестил тёщу поп, а сам раскрыл ладонь. Тут же в ладонь эту щедро насыпали монет. Поп задумчиво горсть медяков да серебряников в руке взвесил, и, видимо оставшись довольным, собрался было отчалить.
– Ау, Клавка! Ты чего, совсем рехнулась? – закричал писатель. – Ты куда деньгу кладёшь? Обратно из этих цепких лап ведь не выдернуть!..
– Поминальное молитвословие за упокой души усопшего на сорок дней заказывать будем? – выдал батюшка на прощание, будучи уже одной ногой за порогом.
– Мы подумаем… – живо подключилась тёща, явно желая поскорей закрыть эту неприятную тему.
– Вряд ли нам сейчас такое по карману, святой отец, – горюнилась дочка. – Как-нибудь в другой раз…
– Стоять на месте, поп! – совсем растерялся писатель. – Держите его, дуры! Иначе говоря, сбежит сейчас с деньгами…
– Не горлопань! Ишь ты, расшумелся на собственных похоронах, – вдруг откуда-то сверху осадил писателя старушечий голос. – Всё одно: им тебя не слышно и не видно. Только сердце по-пустому надсадишь. А оно у тебя и без того биться перестало.
– Это что ещё за скрипка пищит? – нервно бросил писатель, а сам соскочил с гроба да попробовал ухватить попа за рясу – сразу же не получилось. Руки провалились в поповском наряде, как если бы тот был неосязаемым туманом.
– Хи-хи! Во дурень! – обозвался всё тот же скрипучий голос.
– Да где ты, старая кляча? Покажись хоть, – задрал писатель голову кверху.