Я не ошибся с переориентацией монарших взглядов: парень быстро понял, что от него требуется. Поднабравшись опыта, он уже проповедовал себя, как одного из Будд, являвшихся на Землю в разное время. Я подсказал царевичу, как объяснить своё «производство в чин». Гаутама заявил о том, что религия каждого из его предшественников «в должности» «Просветлённого» (именно так переводится это слово с санскрита), много раз уже забывалась до прихода нового Будды. Новый всегда начинал на том же самом месте: снова проповедовал ту же тысячелетнюю истину. В конце концов, Гаутама – с моей подачи – объявил себя Двадцать Пятым Буддой.
Видя, что парень действует по плану, я уже не вмешивался в его работу. Я даже не торопил его с «обращением масс»: плод должен был созреть. Хотя в предоставлении Гаутаме относительной свободы, наряду с положительным, имелся и отрицательный момент. Принц, увлёкшийся наставлениями аскета и желая то ли отказаться от мира, то ли вдохновить остальных личным примером, довел себя до такой степени истощения, что мне пришлось вмешаться. «Не ровён час – помрёт мальчонка с голоду».
Застав его однажды в состоянии обморока, я понял, что люди не зря говорят: «Дозволь дураку Богу молиться – он и лоб расшибёт!» Дураком мой подопечный не был – но лоб уже начал расшибать. Выговорив товарищу, я усадил его за обеденный коврик, и впредь наказал не заниматься самоистязанием, от которого – ни толку, ни проку.
Гаутама оказался учеником понятливым. Да и то: кого может вдохновить аскетическое самоистязание? Оно и его самого «почему-то» «не просветляло». Поэтому, отделив духовное от телесного, принц стал вести жизнь нормального человека, хорошо питался, избавился от обносков – и даже обзавёлся семьёй.
Последняя «творческая инициатива» не предусматривалась моим планом. Но восстановить статус-кво было уже невозможно: у Гаутамы родился первенец. Увы, но дурное дело – нехитрое.
Так как это не соответствовало образу пророка, я немедленно обратил мозги Гаутамы к размышлению. Он должен был понять, что не следует из одной крайности шарахаться в другую. «Маленькие радости жизни» немногим лучше бестолкового аскетизма. Я был прям: «Парень, это – не для тебя. Это – для тех червей, в которых тебе поручено вложить хоть немного ума. Не разочаровывай же меня!»