По-матерински ласковы и грубы.
Как долго пил мой бородатый друг
И, отрываясь, поводил вокруг
От счастья запотевшими очками;
Бежала в стёклах цепь миниатюр —
Заплоты, избы, стайка белых кур
И сосен хвоя – чёткими пучками.
Напились наши жёны в свой черёд,
Моя концом платка согрела рот,
И – две семьи – по знойному заречью
Вдоль сонных изб, к обрыву и реке,
И городу, за нею вдалеке,
Мы от колодца двинулись навстречу.
2
Ну что еще добавить я могу,
Поклявшись, что ни словом не солгу
В давно когда-то прожитой картине?
Как дочь моя и друга русый сын
Маячили флажками алых спин
На бледной ленте искрящейся сини?
Как город рисовался через дым
Кварталами, где был я молодым,
И церковью, где бабушка венчалась?
Церквушка белой уточкой плыла,
Купала в синем небе купола
И крестиком на тучке отмечалась.
И точно знал я, выйдя на откос
И всматриваясь в город через плёс,
О чём мой друг поблескивал очками:
Он тоже ставил крестики свои
Над храмами младенческой любви
Средь улочек с глухими тупичками…
А жёны начинали торопить,
И на мосту просили дети пить,
И как они, страдаю я от жажды,
Теперь в воспоминаниях моих
Ища средь сосен тёмных и густых
Колодец, мной оставленный однажды…
3
Он возглавлял пахучий солнцепёк,
Густую тень отбрасывая вбок,
Он откликался мокрым срубом глухо;
Бадья в него слетала без труда,
Сбивала мох, грибы, наросты льда,
Под свист и лязг неслась, неслась туда,
Где небо тёмным делала вода,
И в ней плясала бледная звезда,
И всплеск почти не долетал до слуха…
***
Вернуться бы в ясное детство,
Поверить в одну справедливость,
Одну ненавидеть неправду,
Одной поклоняться любви,
Зачем головами качали,
Зачем притворяться учили?
К чему рассудительный опыт
Без веры в других и в себя?..