– Простите, что без звонка, я проходила мимо и подумала…
– Слушаю. Что вас привело? – прервал ее Шацкий, в глубине души молясь, чтобы это не оказалась чокнутая, пришедшая с жалобой на то, что ей пускают ток через замочную скважину.
– Меня зовут Моника Гжелька, я журналистка…
– О нет, дорогая пани, – прервал он еще раз. – Пресс-секретарь прокуратуры находится на Краковском. Эта милая особа наверняка охотно ответит на ваши вопросы.
Еще не хватало. Молодуха сомнительной красоты, которой он должен объяснять, чем подозреваемый отличается от обвиняемого, а она потом все равно все похерит в тексте. Девушка, ничуть не смутившись, уселась и подарила ему пламенную улыбку. Улыбка была красивая, интеллигентная, шельмовская. Ею можно было заразиться. Шацкий стиснул зубы, чтобы не улыбнуться в ответ.
Взяв сумочку, она подала ему визитку. Моника Гжелька, журналист «Речи Посполитой»[32].
Он полез в ящик стола, вытащил визитку пресс-секретаря и молча подал ей. Она перестала улыбаться, а он почувствовал себя подлецом.
– Не могу припомнить ваше имя, – сказал он, чтобы сгладить дурное впечатление.
Она покраснела, а он решил, что для стирания дурного впечатления выбрал неплохой текст.
– До этого я занималась самоуправлением, и только с сегодняшнего дня мне надо писать о преступности.
– Это повышение?
– Вроде того.
– Нелегко вам будет писать об уголовных делах настолько нудно, чтобы это могло быть опубликовано в «Репке», – заметил он.
– Собственно, я пришла, чтобы познакомиться с вами и попросить о более подробном интервью, но вижу, ничего не получится.
– Я не адвокат, а лишь чиновник, – сказал он. – Мне не нужна реклама.
Она покивала и оглядела его неприглядную комнатенку. Шацкий бы уверен, что девушка сдерживает злость. Например: «И правда бюджетный работник». Либо: «Этого не скроешь».
– Если вы не хотите общаться на общие темы, поговорим о чем-нибудь конкретном. Я пишу об убийстве на Лазенковской. Вы, конечно, можете наговорить мне официальных выдумок, но тогда не повлияете на статью в газете. Можете сказать всю правду, в чем я сомневаюсь. Но ведь можно, по крайней мере, сказать полуправду, и тогда мне не придется печатать сплетни, почерпнутые в полицейской комендатуре.
Шацкий мысленно выругался. Иногда у него складывалось впечатление, что просить полицию о сохранении тайны не более продуктивно, чем поместить материалы следствия на плакатах и развесить их на досках объявлений…