– Красиво звучит, – возразил Шацкий. – Но и только. Мне трудно поверить, что кто-то совершает самоубийство из-за того, что его отец убежал из дома. Человек отвечает за свои поступки.
– Нельзя не запутаться, говорит Хеллингер.
– Можно быть свободным, говорю я.
Рудский засмеялся. Смех превратился в приступ кашля. Он убежал в ванную, а когда вернулся, вытирая мокрое лицо полотенцем, сказал:
– А вот можно ли быть свободным от еды? В системе никто не бывает свободным.
2
Жутко разболелась голова. Он сел в автомобиль, позволил «Флойдам» тихонько играть «Hey You» и проглотил таблетку ибупрома[40]. Открыл окошко и попытался упорядочить свои мысли. Теперь он понимал, почему никто из участников расстановки не показал на врача во время допросов. Терапевт был наблюдателем, который стоял в безопасном месте и не участвовал в буре чувств, разыгравшейся под крестообразным куполом маленького зала на Лазенковской.
Что случилось ночью с субботы на воскресенье? Он ясно представил себе каждую сцену. Погруженный во мрак зал, желтый свет натриевых фонарей на улице, тени колонн, передвигающиеся по стенам, когда на улице проезжает автомобиль. Хенрик Теляк, стараясь как можно меньше шуметь, выбирается из здания. Он думает, что никто его не видит, но это не так.
Потому что его видит Барбара Ярчик. Женщина, которая несколько часов назад потеряла сознание, не выдержав эмоций жены Теляка. Предположим, неохотно подумал Шацкий, что Рудский прав и существует поле, позволяющее во время расстановки чувствовать эмоции других людей. И Ярчик почувствовала эмоции Телякавой: ненависть, отчуждение, злость и боль, вызванную самоубийством дочери. И страх, что сын тоже вскоре умрет. Но Ярчик – в отличие от жены Теляка – отдавала себе отчет в «вине» Хенрика. В том, что из-за него – или для него – один ребенок покончил с собой, а второй заболел. Кто знает. Может, в голове Ярчик родилась мысль, что она спасет своего «сына», убив Теляка. Ярчик хватает вертел и идет за Теляком. Тот слышит шаги, оборачивается и видит ее. Он не боится, но ему неудобно объясняться. Ярчик наносит удар. «За моего ребенка», – говорит она, но Теляк этого уже не слышит.
Но если все так, смогла бы Ярчик после этого не забыть стереть следы от пальцев? Сумела бы так хорошо лгать? Пошла бы позже сама «найти» труп или подождала бы, чтобы это сделал кто-то другой?