А рубашка – та, что к телу – так свербит,
И ворочает подушка в голове
Как другого облапошить по судьбе…
Как же, Зависть, я тебя не замечал?…
Выстрелы, залпы, очереди…
Вселенная! Ты откликнись!
Очереди бьют по ночи,
по веткам и по листьям.
Воздух расстрелян в клочья,
люди, словно подточенные,
падают – и корчатся,
падают – и кончено.
Стук в виске – как прошивка:
четкий лающий звук
из вороненой машинки,
из тренированных рук.
Очереди, очереди, очереди,
не зрелища, не сенсации…
Когда ж в этом мире кончатся
карательные операции?
Газеты, блицы, иллюзии…
Ублюдки, вы не устали ли?
Все еще бьете по людям
догмами и уставами,
Вдоль по надеждам и счастьям —
точками и аккордами.
В мире, где все – с зачатия,
корчится крик аборта.
Якиры, Джордано Бруно,
Линкольны и Маяковские…
Погибших не спрячешь в урны,
Не хватит стены кремлевской.
Репрессии – как осколочный,
детдомы – как лепрозории,
море талантов исстрочено
из жизни и из истории.
Очереди, очереди, очереди,
Посмертные реабилитации…
Какие изгибы… творчества
в карательных операциях!
А Никита… Ну и прочность!.. Ну и зад!..
В стул вкопался, словно МАЗ на тормозах!
Волос – ежиком, очкастые глаза,
Слов – потоки, джемпер – фирмы «COLOSA»!
Но в болтливости не скажет: «Чепуха».
Он, Никита, осторожней дурака.
Он, Никита, – словно трудный поворот,
Он за зад боится долго наперед,
И не знать ему до гробовой доски
Ни болей, ни мук и ни тоски, —
Только страхи за Никито-зад.
«Неча» боле про него «сказат».