Женщина тихонько застонала, выгибая спину и облизывая губы:
– Господи-ииин… не оставляй меня как надкушенное яблоко…
Она тянула шею и встряхивала гнедой гривой, как породистая кобылица. Ее ладони разъезжались на гладкой шерсти ковра. Аммар заметил, что одним коленом женщина стоит на краю карты, и если он не переставит свою кобылку, то под угрозой окажется огромная стопка писем и документов – с перечислением имен военачальников, описанием войск, докладами о начислении жалованья, перечнями должностей и званий и кучей всего, чем приходится заниматься халифу во время, не занятое объездкой лошадей.
– Какой шайтан несет тебя, о Хисан? – подавив стон, спросил Аммар скребущегося.
– Прибыл самийа, о мой господин, – дрожащим голосом откликнулся невольник.
– Вот пусть и отправляется к джиннам, – с удовлетворением ответил Аммар – и провел ладонью по ложбинке смуглой спины.
Женщина наклонилась и повела бедрами, раскрывая свой цветок.
– О мой господин! Не ты ли приказал ему явиться с докладом немедленно, как только он прибудет? – Хисан явно опасался плетей и решил обезопасить себя напоминанием об отданном приказе.
– А где он? – поинтересовался Аммар.
– А вот прямо здесь, о мой господин, – сказал Хисан.
– Вот и пусть подождет прямо здесь.
Сказав так, Аммар решительно придвинулся к женщине.
Та ахнула и выпустила воздух сквозь стиснутые зубы.
Она сама оказалась как флейта – таких стонов и вздохов Аммар еще не слышал, и, хотя подозревал, что они, по большей части, притворны, это еще больше распаляло – он хотел добиться настоящего вскрика. Ханаттянка вскрикнула, как раненая газель, и опустилась лбом на ковер в любовном изнеможении.
Довольно вздохнув, Аммар натянул шальвары, запахнул халат и, шлепнув женщину по круглому заду, пихнул ее в гору подушек. Майасир оказалось достаточно, чтобы закидать ханаттянку полностью. То, что все-таки торчало – маленькую смуглую ступню с кроваво-красными ноготками и золотым браслетиком с подвесками, – халиф прикрыл ее же вуалью.
– Пусть заходит, – крикнув это Хисану, Аммар взял единственную оставшуюся не использованной здоровенную бархатную подушку и уселся на нее.
Самийа вошел с совершенно невозмутимым лицом. Отдал земной поклон и сел на ковре напротив.
– Ты опоздал к празднику. Мне пришлось чествовать Хасана ибн Ахмада без тебя. Впрочем, учитывая, что ты сделал в ночь перед выступлением, я бы распял тебя на мосту через Мургаб, – зевая и прикрывая ладонью рот, сказал Аммар.