Populus labyrinthus. Люди из лабиринта - страница 17

Шрифт
Интервал


Сегодняшняя религиозная культура, выросшая из двух мальчиков Сунгиря – Аина и Кавеля – предлагает один, одинаковый для всех алгоритм. Для «достижения веры» требуется:

– признание догматов без формально-логических доказательств;

– звукоречевая имитация (песнопения, молитвы, мантры, заклинания и пр.);

– жестовая имитация (позы, жесты, танцы);

– мимическая имитация (суровая морда или, наоборот, улыбающаяся рожица).

Ещё лучше, если все адепты будут одинаково одеты, обриты и украшены. В общем, «будьте как дети» до семи месяцев, используйте имитативную модель поведения и доверяйте пастырям: они плохому не научат, ибо «так деды завещали». Несомненно, вера способствует сохранению традиций и развитию консерватизма. А консервы, простите, дело вкуса.

Захоронения Сунгиря усыпаны тысячами бус, которые нашивались на одежду и головные уборы. Резные фигурки, найденные там же, могли использоваться как подвески или нашивки. Наверняка, вышивка была сложной и включала детали орнамента, присущего именно этому племени. Современник, встретивший жителя Сунгиря, по украшениям и орнаменту с лёгкостью мог сказать, какой половозрастной группе принадлежит (мальчик/девочка; старик/взрослый/юнец/ребёнок); в какую социальную группу входит (рыбак? охотник? червеед?); кто его родители (род); каков его семейный статус (женат/не женат; есть дети/нет детей); удачлив или нет он в своём деле; путешествовал ли он. И, возможно, ещё массу другой полезной информации, которая нам сегодня и в голову прийти не может. К мимическому, жестовому и «криковому» языкам, добавился новый, четвёртый способ передачи информации, получивший толчок к развитию именно во времена Homo sapiens: количество находок украшений у кроманьонцев по сравнению с неандертальцами отличается на порядки.

Богатейшие захоронения Сунгиря, дали не только массу новых знаний; но и породили бездну новых предположений, на одно из которых мы хотим обратить внимание. Обилие похоронной символики, масса украшений, очевидная пышность и сложность обряда, родовые пищевые лимитирования, специфичность предметов, взятых в загробный мир, и даже родственные связи предметов и похороненных, заставляют предположить, что за этим «ритуальным» набором кроется глубоко разработанный корпус лексических понятий, описывающих правила «жизни» после смерти и, возможно, иерархию «мира мёртвых» или «мира предков».