– Па-а-мять, па-а-мять, – перебил Сергей. – Знаешь, это вроде как цветок на подоконнике: забыли вовремя полить, он увял, вытряхнули его из горшка, посадили другой – вот и вся память тебе. Вот смотри на это изваяние, – он указал рукой на высокую статую, мимо которой они проходили. Величие её подчёркивала белоснежная колоннада за спиной и отдыхающие бронзовые львы у подножья. – Видал, какой торжественный идол? Читай, читай вслух.
Юрий Кириллович прочитал на постаменте:
– «Император Александр Второй. Отменил в тысяча восемьсот шестьдесят первом году крепостное право и освободил миллионы крестьян от многовекового рабства. Провёл военную и судебную реформы. Ввёл систему местного самоуправления: городские думы и земские управы. Завершил многолетнюю Кавказскую войну. Освободил славянские народы от османского ига. Погиб первого марта одна тысяча восемьсот восемьдесят первого года в результате террористического акта». К чему ты это? – закончив читать, спросил Просекин. – Всё это мне известно, я сам в конкурсе участвовал. Но выиграл Рукавишников.
– Прекрасно, – усмехнулся Сергей. – А в девятьсот двенадцатом году здесь, ещё возле того исторического храма Христа Спасителя, что большевики грохнули, стоял памятник кому?
– Ну, Александру Третьему, – пожал плечами Просекин.
– То-то и оно! – поднял указательный палец Сергей. – Всего одну палочку убрали. Памятник, что с тремя палочками, здесь в начале прошлого века установили по указанию Николая Второго, а памятник с двумя палочками уже в начале нонешнего века возвели по инициативе партии «Союз правых сил». Немцов, Хакамада, ну, в общем, эта вся компания…
– Погоди, Серёжа, ты к чему это всё? – нетерпеливо перебил его Юрий Кириллович.
– А к тому, Юра, что память – это политика. Что власти выгодно, то и помним. Сейчас надо Сталина с Лениным обсирать и всё наше коммунистическое прошлое – вот актуальная память. Ты преуспевающий художник – должен чётко момент ловить. Помни то, что нужно помнить сегодняшней власти, – и тебя провозгласят великим художником. Не лезь ты со своей собственной памятью, никому она не нужна, никого не волнует. Ты уж прости, но я честно.
Он горько замолчал. Молчал и Просекин. Так они минуты две и шли молча по второму кругу вокруг храма. Наконец, Юрий Кириллович тяжело вздохнул: