– Ах да! – задребезжал старец. – У нас принято помогать церкви…
Доктор сразу всё понял.
– Я готов!
– Видите ли, – продолжал игумен уже более оживлённо, – мы сейчас храм новый возводим на Ленинских горах. Очень нужна помощь прихожан…
– Пожалуйста, – Кукушкин тотчас полез в карман пальто.
Игумен его остановил.
– Ну не здесь же, что вы! – воздел очи к потолку старец. – На дворе ящик для пожертвований. Я вас отведу.
– То есть я могу идти?
– Разумеется, – сказал отец Пигидий, уже без утайки посмотрев на часы. – Вам позвонят.
– Благодарю.
– Бог в помощь, – елейно улыбнулись вслед учёному архимандрит и иеромонах. В движениях каждого сквозила лёгкая суета. Было уже без пяти час, и священники спешили на трапезу.
Отец Николай вывел Кукушкина на чисто убранный задний двор, где стоял большой железный ящик с табличкой «На Храм» и с прорезью для наличности. Валерий Степанович открыл бумажник и с горечью обнаружил, что в нём осталось только несколько крупных купюр. «Ничего не попишешь, – подумал профессор. – Сам же кричал, что готов помочь…» Валерий Степанович скрепя сердце достал тысячную, аккуратно сложил её пополам и, тяжко вздохнув, бросил в щель. Игумен благодарно поклонился Кукушкину и скрылся за дверью резиденции.
Снова налетел холодный ветер. Валерий Степанович поёжился и задумчиво побрёл прочь. Было стойкое ощущение, что он чего-то забыл. В душе образовалась какая-то гнетущая пустота, на сердце было муторно и тяжко. Как будто не было этой маленькой победы, как будто шёл он на ощупь, наугад, в кромешную неизвестность, в ледяную бесконечную ночь. А великий и непогрешимый Синодальный отдел строго блюл за ним с небес, пронзая орлиными взорами мглу, повелевая, и наставляя, и молча указывая ему, доктору наук, куда следует идти и что делать, благосклонно улыбаясь, если учёный делал верный шаг, и нещадно жаря молниями, если раб Божий Кукушкин проявлял инициативу, пытаясь отыскать собственный путь в этой глухой славянской тьме. И вот, запутавшийся в бородах священного ареопага, скованный церковными догматами, загнанный в рамки христианской этики и морали, Кукушкин видел себя жалкой марионеткой в руках кучки священников – святой троицы борцов за счастливое будущее под эгидой железного клерикализма. Профессор чувствовал себя обманутым ребёнком, которого запугали глупыми байками, сделав послушным и податливым как пластилин – лепи что хочешь… А в награду за хорошее поведение – шоколадка в виде одобрения патриарха… «Но как такое возможно? – задавался вопросом профессор. – Почему учёные пошли на поводу у тех, кто к науке имеет такое же отношение, как, скажем, физиология к Нагорной проповеди? Почему грантами занялись попы? Как и по какой шкале они определяют, кто достоин получить этот счастливый билет, а кто – нет? А кстати, многие ли сумели его получить? Думаю, вряд ли, раз у них такой скрупулёзный отбор… Похоже, российской научной мысли в ближайшие годы придётся нелегко…»