Так вот, промывальщик Инютин сказывал ему, что ещё вначале мая сего года он выпивал с приписным крестьянином Иваном, как он пишется ему неведомо, сей Иван привозил на прииск дрова. Так тот Иван говорил, выпивши, что работал ещё с казённой партией, видел, как они моют золото, а после сам изготовил лоток и стал мыть золото. Намыл малый мешочек и нашёл два самородка. Золото сие он продал поселенцу Негоденко. Сколько Иван за золото получил, Инютину было неизвестно.
Другие служители прииска показали, что видели, как к Негоденко приезжал какой-то господин, имени и звания они его не знают, но одет был не по-крестьянски, росту среднего. Лицо белое, бритое, волос русый, из особых примет шрам на подбородке.
Искать по таким приметам неведомого господина, приехавшего неизвестно откуда, было бесполезно. Конечно, можно было найти приписного крестьянина Ивана и присудить его к ста пятидесяти палкам или пятистам шпицрутенам за незаконную добычу золота, но Фёдору Богдановичу задерживаться на прииске не хотелось, и он поехал в Салаир, а в Барнаул с подробным рапортом отправил Никодимова.
Бунт на казённом прииске
А тем временем на другом прииске, казённом, происходили другие события.
Вечером бергайеры Яков Усов и Егор Кузнецов пошли справить малую нужду, и почему-то не у своей избы, а у соседней. Из оконца слышались голоса.
– Да загнёмся мы все на этих болотах. Кормёжка хреновая, постоянно по колено, а то и по пояс в воде, и это ещё летом, а осень придёт – чахотка и могила. Бежать надо, и бежать на Уймон, к каменщикам, а то и дальше – в Китай, можно конечно и наоборот, в Расею. Мол, государственный крестьянин, а паспорт потерял.
– Дык попадёшься!
– Ну и что? Дён двадцать всё одно погуляю, потом суд, туда, да сюда, вот промывочный сезон и кончился. По первому разу суд шибко-то строгий не будет. Ты, к прмеру, получишь розог, вот и всё. Мне-то, конечно, в случае чего шпицрутены грозят, да это и лучше, чем могила, отлежусь и к плавильной печи… всё лучше, чем здесь. Так что решайся.
Яков Усов вслушивался в голоса и пытался определить, кто там разговаривает, и о чём. Высокий голос у Меркула Березовского, с хрипотцой у Фёдора Елгина, сиплый у Никиты Горбунова. Громче всех обычно разговаривают, почти кричат Козьма Белов и Иван Терёхин. Ещё в этой избе проживали Трофим Варнаков, Тимофей Гусельников, Антон Печерников и Никифор Захаров.