Лера сочла себя несправедливо обиженной, и это помогло ей побороть остатки скорби, которую она не столько испытывала, сколько изображала по поводу смерти отца. Теперь же, когда до ее двадцать первого дня рождения оставался ровно месяц, Лера Николаева буквально сгорала от нетерпения, как будто причитавшийся ей громадный капитал – назвать его суммой как-то не поворачивался язык – должен был спасти ее от голодной смерти, которая уже стояла на пороге, погромыхивая костями и помахивая ржавой косой. Все, кто имел честь быть с ней знакомым (с Лерой, разумеется, а не со смертью), не сомневались, что оставленного отцом состояния хватит ей ненадолго – если, конечно, его не приберет к рукам предприимчивый и неглупый мужчина. То обстоятельство, что в довесок к состоянию предприимчивому мужчине предстояло получить взбалмошную и глупую жену, с лихвой окупалось размерами капитала. В преддверии знаменательной даты охотники за приданым, которые и раньше не обходили Николаеву вниманием, заметно активизировались; они вились вокруг, как мухи над вареньем, и Лера на этом основании окончательно укрепилась во мнении, что она неотразима.
– Что ты все плачешь, – манерным голоском втолковывала она своей ближайшей подруге Вере Зубаревой, жеманно стряхивая пепел с тонкой дамской сигареты в чистую хрустальную пепельницу, – нет мужиков, нет мужиков… Что значит «нет мужиков»? Вон их сколько!
Вера обвела взглядом полупустой зал дорогого ресторана, куда девушки заехали позавтракать. Несмотря на то что было уже начало шестого пополудни, это был именно завтрак – то есть первая трапеза за день, который у обеих начинался далеко за полдень, а заканчивался лишь под утро, а то и утром, иногда поздним.
Вера, как и ее подруга, была сиротой. Ее отец был генералом и служил в Генштабе; дав дочери возможность узнать красивую жизнь столичного бомонда, он, в отличие от отца Леры Николаевой, не оставил ей достаточного количества денег для полноценного поддержания того образа жизни, к которому она уже успела привыкнуть и который казался ей единственно приемлемым. Нужда, пусть даже относительная, быстро учит уму-разуму; после смерти отца Вера Зубарева стремительно поумнела, превратившись в профессиональную охотницу за богатыми женихами. Сюсюкающие разглагольствования подруги Вера старалась пропускать мимо ушей. Лера была для нее пропуском в мир, где можно встретить и заарканить стоящую затраченных усилий добычу. Оставшись один на один со своими скромными финансами, которые не соответствовали ее запросам, Вера стала тенью богатой подруги и повсюду следовала за ней, как рыба-прилипала, присосавшаяся к брюху белой акулы, подбирая пропущенные покровительницей крошки и выжидая удобного момента, чтобы одним мощным усилием изменить жизнь к лучшему. Она не сомневалась, что такой случай рано или поздно представится: в кругу знакомых Леры Николаевой встречались молодые (и не очень молодые) люди, у которых хватало ума и вкуса, чтобы оценить неназойливый шарм Веры Зубаревой, особенно хорошо заметный на фоне крикливой, эпатажной глупости ее богатой подруги. «Лера и Вера», – говорили о них; Вера была подругой, компаньонкой, наперсницей – словом, чем-то вроде аксессуара, призванного подчеркнуть богатство и независимость Леры. Лера была уверена, что на фоне Веры блистает, как бриллиант на фоне черного бархата; Вера придерживалась примерно такого же мнения, только бриллиантом, естественно, являлась она сама, а бархатной подушечкой – Лера.