– Ну да, мала! – не поверил генерал. – Я бы согласился, если бы речь шла о дешевом портвейне или о водке. А это – продукт другого сорта. Не так уж его, во-первых, и много, да и покупают его не так часто – цена кусается. Так что вполне может оказаться, что яд содержится в каждой третьей бутылке. Или даже в каждой второй.
– Но не в каждой первой, – значительно подняв указательный палец, вставил Илларион. – Я угощал этим вином Риту. И сам пил. И, как видишь, оба живы-здоровы.
– Риту я лично давненько не видел, – возразил Мещеряков, – и о ее здоровье могу судить исключительно с твоих слов. А что до тебя самого, так тебя, по-моему, никаким ядом не возьмешь. Разве что водородной бомбой, да и то бабушка надвое сказала.
– Типун тебе на язык, – обиделся Забродов. – Еще один такой намек, и я начну вливать в тебя это вино насильно – по глотку из каждой бутылки. Не отравишься, так напьешься до безобразия, и придется водителю тебя до самой квартиры, как бревно, волочить.
– Нет, кроме шуток, – оставив без внимания угрозу, которую, как он точно знал, Забродову ничего не стоило выполнить, сказал Мещеряков, – что сие должно означать? Откуда такое богатство?
– Я же сказал: из магазинов и ресторанов. Я взял на себя труд заехать в каждое из заведений, где можно достать это вино, и в каждом приобрел по одной бутылке. Если приглядишься, увидишь, что они пронумерованы. Бутылка из ресторана, где отравились девушки, помечена цифрой три.
– Это ж сумасшедшие деньги! – поразился генерал, намеренно не обратив внимания на нумерацию, которая, разумеется, была произведена неспроста.
– Мой бюджет выдержит, – небрежно отмахнулся Илларион. – И потом, как ты знаешь, истина дороже.
Андрей Мещеряков усмехнулся. «Истина… Дело тут, пожалуй, не в истине, – подумал он. – Не настолько ты любишь детективные сюжеты, чтобы швырять направо и налево тысячи своих пенсионерских евро ради раскрытия какого-нибудь запутанного преступления. Просто ты, приятель, во все времена свято исповедовал принцип, очень четко сформулированный в каком-то фильме: я не за белых и не за красных; я, как во дворе, – за своих. Ты никогда не скрывал, что Иван Замятин тебе не нравится, но это дело вкуса, а о вкусах не спорят. Но он был для тебя свой – член команды, сослуживец, честно делавший свое дело на своем посту и не замаранный двурушничеством. И ты не успокоишься, пока не найдешь того, кто его убил. Что, собственно, и требовалось доказать…»