Когда я прижимал тебя к груди своей… - страница 3

Шрифт
Интервал

«Байронический герой» на многие годы вошел в русскую литературу, осмысляясь по-разному по мере того, как шло время и менялось настроение умов.

Вторая половина XX века с развитием школы перевода раскрыла шедевры Байрона как поэта и еще больше сблизила его с нашим обществом.

К Э>*

Пускай глупцы с неодобреньем
Над нашей дружбою острят.
Почту я доблесть уваженьем
Скорей, чем пышность и разврат!
И если так судьба решила,
Что я рожден тебя знатней, —
Не в знатном роде, друг мой, сила,
Ценнее клад в груди твоей.
Союз живой для нас приятен,
Он не унизит честь мою;
Хоть мой достойный друг не знатен,
Не меньше я его люблю.
1802
С.А. Ильин

На смерть кузины автора, дорогой его сердцу

Стих ветерок… не тронет тишь ночную;
Зефир в лесах не шевелит листы;
Я на могилу вновь иду родную;
Я Маргарите вновь несу цветы…
Там прах ее печальный холодеет,
А жизнь давно ль ключом кипела в ней…
Царь тьмы теперь добычею владеет,
Ничто его не избежит когтей.
Когда б знавал царь грозный сожаленье,
Когда б решенье рок менял свое,
Печальное здесь не звучало б пенье,
И муза здесь не славила б ее…
Не нужно слез. Ея душа святая
В сиянье дня небесного парит,
И ангелы ее по стогнам рая
Ведут туда, где радость лишь царит.
Судить ли нам благое Провиденье?
Роптать ли нам в безумии своем?
Нет, никогда! Прочь, дерзкое сомненье,
Я в прах готов упасть перед Творцом!
Но образ жив ее души кристальной,
Не умерли прелестные черты,
Она – родник моей слезы хрустальной,
О ней мои все лучшие мечты…
1802
С.А. Ильин

На расcтаваниe с Ньюстэдтским аббатством

Зачем воздвигаешь ты чертог, сын крылатых дней?

Сегодня ты глядишь с твоей башни;

но пройдет немного лет,

налетит ветер пустыни

и завоет в опустелом дворе.

Оссиан
Ньюстэдт, в башнях твоих свищет ветер глухой,
        Дом отцов, ты пришел в разрушенье!
Лишь омела в садах да репейник седой
        Пышных роз заглушают цветенье,
От баронов, водивших вассалов на бой
        Из Европы в поля Палестины,
Лишь остались гербы да щиты, что порой
        Треплет ветр, оглашая равнины.
Старый Роберт замолк; не споет больше он
        Нам под арфу воинственных песен;
У стены Аскалонской спит Джон Гористон;
        Смертный одр менестреля так тесен.
При Кресси спит и Павел с Губертом; они
        За Эдварда и Англию пали.
Вас оплакала родина, предки мои,
        И предания вас воспевали.
Вместе с Рупертом четверо братьев в бою
Следующая страница