– Пожаром их всех, пожаром! Нету смерти, нету, и все! – кричал один потрепанный, дикий человек, прогуливаясь перед воротами кладбища.
Саму же Настеньку нигде не могли разыскать, как ни старался ее ночной приятель сторож Пантелеич. Пожар с горем пополам стали тушить государственные машины. Но на тушение огонь этот был плох. С хрустом, как все равно кости грешников, трещали деревья. Огонь еле-еле поддавался…
А под вечер обыватели увидели наконец Настеньку: с удальством во взгляде (взгляд этот, правда, обыватели не различили), верхом на местной ведьме (а та – на помеле) летала Настенька над своим хозяйством – кладбищем.
Выла ведьма под ней нечеловеческим голосом, космы ее разметались по воздуху – но сделать ничего не могла.
А к утру уже, к раннему, видели ведьму эту с Анастасьей Петровной на спине летящей над зданием Института фундаментальных исследований. Парила потом Настенька над этим институтом, но глаза были устремлены на далекое кладбище, откуда еще виден был дымок угасающего пожара, и в дыму, видимо, поднимались из гробов души трупов. Ибо сами души человеческие, в их сути, уже были далеко-далеко, и ничего их не могло тронуть – разве что Настенька чуть-чуть прикасалась к ним в свое время, когда сидела на своем бугре.
Кто-то даже видел шляпу, стремительно вылетевшую из раскрытой могилы.
– Ежели покойники барахлом будут швыряться, то какой же порядок тогда в миру будет, – упорствовал, разводя руками, пьяный инвалид Терентий.
Ветер уже вовсю гулял по этому району…
…Однако вскоре после таких событий обыватели с Переходного переулка вдруг со всем смирились. Если б даже наступил конец всякой власти вообще или самого мира тем более – ничуть не удивились бы они, утихомиренные.
Даже ведьма та местная, на которой летала Настенька Петровна, и та появилась потом на людях пристыженная. И с недоумения обернулась – что делала и раньше – в кошку, но на этот раз без возвращения. Соседки жалостливые не раз кормили эту кошечку молочком, приговаривая: «Кажная тварь исть хочет, кажная, тем более обороченная». И кошка, тоже усмиренная, помахивала хвостом в знак согласия.
А потерявшие всякое интуитивное расположение людей супруги Вольские совсем растерялись. Софья Борисовна, та просто померла – быстро и неожиданно для самой себя, когда отдыхала после соития в пышном вольтеровском кресле. Володя прибежал (а почему прибежал – сам не имел понятия), смотрит: огромный женский труп глядит на него выпученными стальными глазами. Он потряс – ни звука. Хотел поцеловать – да отпрыгнул.