Потом это дело мне надоело. Что толку вот так стоять? Тросточку потерял, очки чёрт его знает где. Пластиковая карта? Какая тут на хрен карта, если я в грязной майке, линялых спортивных штанах и китайских кедах?! Сходил за пенсией называется! Не вернуться ли мне домой, пока ноги не возражают? Может, успею увидеть кого-нибудь из родных? А то всех вместе: бабушку, дедушку, маму? Ради этого можно и помереть!
Повернулся я… моп твою ять! – асфальт с главной дороги будто грейдер ножом смахнул! На ней – ни единой машины, только цыган на бричке лошадку свою нахлёстывает. Поравнялся со мной, чёрным взглядом в душу заглядывает. Цыгане же, говорят, с чёртом запанибрата. Прознал, наверное, падлюка, что перед ним натуральный покойник, или, как его, привидение. Ан нет! И говорит:
– Эк тебя, пацан, угораздило! Ты бы голову запрокинул да пару минут так постоял. Сопли и успокоились бы.
И дальше – цок, цок!
Ну что ж, думаю, дельный совет. Я и сам его знал, да с детства забыл. Лет сорок в сопатку не получал.
Перешёл через улицу, прислонился к тополю у обочины, смотрю в небо. Там без единой слезинки насквозь просматривается синь. Кобчик на горизонте сужает круги. Пыль, как табачный дым, языками стелется над листвой. Кажется, прищурю глаза – каждую молекулу воздуха рассмотрю. Хорошо! Только домой надо, а то не успею. Как у них там? Прямой массаж – и будьте любезны пожаловать на зассанную кровать!
Иду я и удивляюсь. Насколько всё же духовный мир точнее материального! Я вроде забыл, какие деревья росли у забора «Заготконторы», но память услужливо всё преподносит в мельчайших подробностях. И тополёк белолистый, и вербу кривую, и клён-недоросток, родившийся сам по себе там, где пивной ларёчек привечал страждущих. Какой-нибудь работяга вытряхивал мелочь из кармана фуфайки да обронил кленовое зёрнышко.
Ноги-то, ноги как радуются! Надоело им, бедным, шлифовать поверхность земли, так и норовят разбежаться, подпрыгнуть, чтобы я нижнюю ветку руками достал. Только я воли им не даю. Поспешаю, но марку держу: негоже солидному человеку изображать из себя кенгуру. Здесь каждый шаг, как зарубка на сердце.
Вот у этих деревянных ворот, откуда выходит одиночная железнодорожная колея, продавались новогодние ёлки. Паровоз подгонял большой грузовой вагон, экспедитор снимал пломбу и – кому что попадёт. Из-за одного только запаха стоило в очереди стоять! Нам с дедом не везло. Ёлочки попадались настолько худые и жидкие, особенно с северной стороны, что приходилось покупать две. Дома их связывали стволами, и получалось нечто приемлемое, дефекта не видно за игрушками. А их в нашем доме было – не сосчитать! Дед доставал с чердака большой зелёный сундук, и начиналось творчество.