Он откинулся на спинку стула, завершив историю, упоенный созданным им видением. Хотя он, рассказывая, все время смотрел на нее, ему показалось, что с начала их отношений только теперь он увидел ее в первый раз. Он чувствовал весь груз того, что выложил ей. И теперь опасался, что она может счесть его жестоким человеком. Он быстро перевел на нее взгляд, но сказать, что у нее на уме, не смог.
– Я поражена, Нонсо, – произнесла она вдруг.
– Чем? – спросил он, чувствуя, как часто забилось его сердце.
– Этой историей.
И все? – подумал он. Неужели теперь она будет так и смотреть на него? Неисправимо жестокий человек, распинатель птиц?
– И что тебя в ней поразило? – спросил он вместо этого.
– Не знаю. Но правда я не знаю. Может, то, как ты рассказал. Но… я просто вижу тебя, человека, который так любит птиц. Так сильно.
Эбубедике, мысли моего хозяина закружились, как в водовороте. Любовь, подумал он. Как любовь может быть тем, о чем она думает в данный момент, после того как он рассказал о себе как о человеке, способном на такую жестокость?
– Ты их любишь, – снова сказала она, теперь с закрытыми глазами. – Если бы ты не любил их, ты бы не действовал так, как рассказал мне в своей истории. И сегодня тоже. Ты по-настоящему их любишь, Нонсо.
Он кивнул, сам не понимая почему.
– Я думаю, ты по-настоящему хороший пастырь.
Он посмотрел на нее и спросил:
– Что?
– Я назвала тебя пастырем.
– Что это?
– Это тот, кто содержит овец. Ты не помнишь из Библии?
Его несколько встревожили ее слова, потому что он не особо задумывался над этим, как люди не особо задумываются над вещами, которыми занимаются каждый день, над вещами, которые для них – рутина. Он никогда не думал, что мир надломил его. Птицы были очагом, на котором горело его сердце, и – в то же время – они были пеплом, который собирают, когда сгорит дерево. Он любил их, при всем их разнообразии, тогда как его отличительными чертами были однообразие и простота. Да, как и все, кто любит, он желал взаимности. И поскольку он не мог сказать, отвечал ли ему когда-нибудь взаимностью его единственный гусенок, со временем любовь моего хозяина деформировалась, превратилась в нечто, непонятное ни ему, ни мне, его чи.
– Но я держу кур, не овец, – сказал он.
– Это не имеет значение, пусть ты держишь птиц.
Он отрицательно покачал головой.