Память детская – причуда. Ни разу с тех пор я этой истории не вспоминала. А как снова от матери паленый дух учуяла, так и встала передо мной явственно холодная безлунная ночь, скользкий от влажной глины гроб, что касается моей ноги, запах гари от материнских волос.
Когда я стала постарше, то часто слышала от соседок про дурной глаз моей матери. Мол, если обозлится на кого, то пиши пропало. Или с лестницы человек упадет, или заболеет. Да так, что врачи лишь руками разводят в недоумении. Поэтому и заискивали бабы перед матерью, побаивались, а за глаза называли ведьмою. Тогда-то я отметала эти глупости, словно шелуху от семечек. А повзрослела – призадумалась.
Девчонкой то я думала, что живем мы, как все вокруг. А ведь нет. У нас на столе и кусок всегда был слаще, чем у соседей, и одежда добротнее, и другое – многое. Хоть и старалась мать не высовываться, да не могла сама с собою сладить. Уж больно была ярка, точно павлин в курятнике. Впрочем, не выставлять на всеобщее обозрение те цацки, что ты получишь, ей ума хватало. Времена были не те. Примеряла лишь изредка, дома, перед зеркалом. Покрутится, повздыхает, да и сложит обратно в сундучок. Часть из ее сокровищ я прихватила с собой при побеге. Думала: понадобятся деньги – продам. Да выкрутилась – не пришлось.
Понаписала я тебе доченька, позапутала. Прочтешь ли, нет, не знаю. Но душу я отвела.
Ведьма она. Мать моя Таисия – ведьма. И зачем-то ей для этого прах усопшего нужен, да не абы какой, а родственный. Подумалось мне: может, чтобы защититься от неё, тоже прах надобен? Вот и распорядилась я собою так. Ты сохрани его доченька, на всякий случай. Не ровен час, и тебе пригодится.
Мама.
О содержимом горшка с крышкой Маша догадалась на середине письма, а дочитав, в замешательстве уставилась на урну. А что думать о странном письме и вовсе определиться не могла. Такое искреннее, простое, немного косноязычное. Маша словно слышала мамин голос наяву. Но вещи в нем описаны какие-то совершенно запредельные. Ведьма, прах, выкопанный труп – сущий бред.
Похоже, писала мать это письмо долго. Да и не письмо это было, а тетрадка. Самая обычная ученическая тетрадка в клетку толщиной 12 листов, с тонкой зеленой обложкой. Мать заполняла её своими каракулями, не пропуская ни строчки, периодически зачеркивая отдельные фразы или целые куски и переписывала их иначе. Судя по замызганности мятой обложки, заняло это у матери немало времени. Маша аккуратно сложила содержимое коробки обратно, включая письмо, закрыла крышку, поставила её на подоконник и пошла спать. Что со всем этим делать, она не представляла.