– Старые долги? – я пыталась понять до конца. – Вы убивали их, они убивали вас. И такое вряд ли перекрывается взаимозачетом.
– Примерно так, – согласился Коша. – Но и о подобном можно договориться. Я когда-то его старшего сына в перестрелке снял. Такое точно взаимозачетом не канает. И при договоре Алаев попросил только одного – мою голову, потому все и проходило так трудно.
Я заметила не без иронии:
– И голова твоя, как вижу, до сих пор на месте.
Коша уже отвечал устало, тоном подчеркивая, что пора заканчивать:
– Она стоила Ивану Алексеевичу двух заводов и одного прокачанного наркотрафика. И после передачи Алаев смирился и пожал ему руку. Ни у кого не будет будущего, если не научиться забывать. Так мы пять лет и считали.
– Чисто по-человечески его можно понять, – задумчиво отозвалась я.
– Нет, Елизавета Андреевна, нельзя, – отрезал Коша. – Если договорились, что вопрос закрыт, то открывать его через несколько лет тупо. Особенно таким образом. Иван Алексеевич старого врага никогда тупым не считал, потому мы все в удивлении.
Больше я не спрашивала – и без того радовалась, что узнала так много. Ваня мне что-то подобное и объяснял: двигаться дальше можно, если за спиной не осталось врагов и черных пятен. Алаев пять лет наблюдал, что Коша жив и здоров, а со временем именно с ним придется вести дела – с убийцей сына. Он не хочет войны – наоборот, хочет уйти с чистой душой в мир, но Коша сам по себе остается для него черным пятном. Убрать бы его, просто вычеркнуть одного человека из будущего общего договора, – и конец терзаниям. И в это объяснение легко вписывался снайпер. Наверняка и мое похищение туда же – Алаев мог просто потребовать от Ивана одну жизнь за другую, а потом выкупить свою вину заводами и трафиками. Но так скорее он развяжет кровопролитие: «мир строить надо, это война сама собой строится». Но что же там сейчас происходит? Новые разборки и новый дележ трафиков или попытки снова наладить отношения? Как бы то ни было, я невольно восхитилась Иваном – ведь мог бы уладить все проблемы за счет одного своего человека, но даже мысли такой не допускает.
А Коша пусть недовольно щурится – ему даже идет проявление хоть каких-то эмоций. Вряд ли мы выйдем из этой квартиры закадычными приятелями, но точно не сможем относиться друг другу как раньше – с отстраненной прохладцей. В конце концов, он тоже человек. И верен тому, кто сам за него готов рвать. Ваня не просто дрессирует своих псов – он их отлично прикормил собственным характером.