В порядке укрепления дисциплины связи между курсантами академии преследовались. Стерко не был склонен нарушать дисциплину, но противостоять обаянию Миорка оказалось довольно трудно для молодого, здорового хаварра. Впрочем, совесть не слишком мучила Стерко, потому что он прекрасно знал, что соседи по комнате зачастую поддаются взаимному влечению. Совесть стала мучить Стерко немного позже, когда выяснилось, что любовники набедокурили всерьёз. Начальство отчислило Миорка из академии, и паренёк был вынужден отправиться восвояси, чтобы вынашивать ребёнка вне стен учебного заведения.
Стерко был зол на Миорка, а ещё пуще на себя, но ничего было уже не исправить. Один раз провиниться перед департаментом внешней защиты было вполне достаточно, чтобы путь назад закрылся навсегда. Стерко повезло хотя бы в том, что его строго предупредили, но, как лучшего курсанта, оставили в академии. Миорка же ждала неизвестность, жизнь без своей крыши над головой, без профессии, да ещё с малышом на руках. И Стерко сделал вторую большую ошибку в своей жизни. Он связался с Калео, своим родителем, повинился в глупости и легкомыслии и упросил Калео приютить своего незадачливого юного друга до тех пор, пока Миорк с ребёнком не сможет обойтись без посторонней помощи. Калео согласился, и Стерко на время забыл о Миорке и связанных с ним неприятностях.
Скоро Стерко окончил академию и прибыл в столицу для продолжения службы. И первый же визит в родительский дом выбил его из колеи. Никак не ожидал Стерко, что Миорк до сих пор будет там. По дому бегал, визжа и балуясь, двухлетний сын Стерко, маленький светловолосый хавви по имени Шото, а Миорк выкармливал уже второго младенца, рождённого на этот раз от Калео.
В принципе, Стерко мог понять Калео: Миорк был действительно лакомым кусочком, на который сам Стерко клюнул первым, и вряд ли ему стоило осуждать родителя. Но почти сразу же Стерко выяснил, что перед его глазами разворачивалась старая, как мироздание, история. Хитрый Миорк верно рассудил, как понадёжнее зацепиться в зажиточном доме. Ставший с годами сентиментальным Калео не желал видеть ни одного изъяна в Миорке, он безрассудно обожал и Шото, и младшего Зого, и, в сущности, был совершенно счастлив. И многие последовавшие за тем годы не научили Калео уму-разуму.