– А где табуретка-то, Мить?
Димочка оглядел двор. Табуретка стояла у стены, которая без окон. На табуретке таз с выжатым, но не развешанным бельем. У табуретки, прямо на песке, небрежно брошено полотенце, из которого Тоня ночью соорудила тюрбан, чтобы подобрать мокрые волосы.
– Постоишь, – ответил он соседке. – Не барыня.
Маня стянула с головы теплый платок, подняла лицо к солнцу и блаженно зажмурилась.
«Вот верблюдица, – подумал Дмитрий Иванович. – Сказали „стой“, она и стоит».
Он прошел к стене дома, положил таз с бельем на брошенное Тонькой полотенце и понес табуретку Мане. Она благодарно улыбнулась и тяжело села.
– С чего ты взяла, что Тоня померла?
– Люди так говорят.
– Много твои люди знают.
Димочка взялся за лопату и начал разбрасывать по двору песок. Подумал, что веревку для белья натянет позже, когда соседка уйдет.
– Мить… Я вот что спросить хочу… – Маня замолчала, тяжело вздохнула, сцепила пальцы рук так, что костяшки побелели. – Мить, а ты, часом, не умер?
Дмитрий Иванович остановился как молнией пораженный. Затем вбил лопату в землю, сделал несколько шагов по направлению к Мане и вновь застыл.
– И с чего такая глупость тебе в голову пришла?
– А чего это солнце только над твоим домом? Почему тебе одному хорошо?
– Ты, выходит, считаешь – раз человеку хорошо, то он умер?
– А то нет? – соседка нахохлилась, подобрала ноги и оперлась ступнями о нижнюю перекладину табуретки. Как курица.
– Какая ты старая, Маня, – четко произнес Митя. – Старая и дурная.
– Чего это я старая? Мы с тобой ровесники, поди.
Дмитрий Иванович сплюнул, пнул ногой торчащую из песка лопату и направился к Зейнаб. Верблюдице удивительным образом удавалось восстанавливать его душевное равновесие. Он приник к теплой шерсти, вдохнул аромат Тони и прикрыл глаза.
– Мить… А еще третьего дня Клавка пенсию разносила.
– И чего?
– А к тебе не зашла.
Дмитрий Иванович сжался, как боксер на ринге, и сильнее обнял Зейнаб. В нос ударил запах сырости. Маня своим присутствием в его пустыне даже на запахи влияет. Он открыл глаза и увидел, что сжимает в руках влажную подушку. Странно, что солнце ее не прожарило.
Он бросил подушку на песок и обвел взглядом двор. Верблюдицы нигде не было. Резко повернувшись, подошел к Мане и неожиданно грубо толкнул ее в плечо. Прежде он на женщин руку не поднимал.