– Альтаир.
– В честь звезды?
– Ага.
– Что ж, сударь, по сути, то, о чём вы меня спросили, – вещь очевидная. По какой бы лестнице вы ни взбирались – результат всегда виден только с последней ступени.
– Слушай, давай на ты. Ну какой результат? Зачем такие аллегории? Что за сложности?
– Хорошо, на ты, значит, на ты. Да никакой аллегории и никаких сложностей. Ты никогда не знаешь, что увидишь с последней ступени, пока не поднимешься на неё. И результат не зависит ни от какого твоего желания, или знания, или интуиции. Тебя встретит голая реальность. Может быть, это будет крыша, а может, это будет пропасть.
– Да ведь это просто рассуждение, не более.
– Допустим. Для тебя. Но ведь опыт, даже твой опыт, уже говорит тебе, что я прав. Если желаешь, я могу и на примере доказать.
– Изволь.
– Когда-то я уже рассказывал тебе про восемь восприятий, точнее, про четыре восприятия и по два варианта их фиксации – итого восемь.
– Говорил.
– Мы же с тобой учёные и вполне можем порассуждать. Вот, допустим, видишь ты человека – пусть знакомого, где-то, пусть в саду-огороде, который ежедневно достаёт откуда-то лестницу и несёт в сторону высокого сарая. Там он приставляет её к стене и взбирается на крышу. Взобравшись, что-то там делает и через какое-то время, довольный, спускается, забирает лестницу и куда-то её уносит. Его умиротворённый вид не даёт тебе, сударь, покоя, и ты уже замучился в своих догадках. Стало охота узнать, что же там такое на крыше делает этот человек. Чего только уже ты не предположил, но у тебя нет лестницы, а попасть на крышу надо и самому увидеть, что же там происходит. Выход один – когда твой знакомый поднимется и скроется где-то там наверху, ты поднимешься за ним следом и хоть краем глаза, но увидишь то, что рассеет подозрения и домыслы.
– Уже интересно…
Описывать детство Таира нет никакого смысла – об этом есть целая, с хвостиком, книга1, поэтому можно смело продолжить с кажущихся действительно важными событий.
Воспоминаниям своим Таир никогда не придавал исключительного значения. Первое, что всплывало у него в памяти о себе самом, это что-то тёмное, тёплое и влажное. Точнее, он находился в темноте в тёплом океане, в котором ему было уютно и сытно и хотелось пребывать вечно, почти не двигаясь.
Второе – короткое, как вспышка. Ему перерезают пуповину. Тут Таир никогда не сомневался, потому что слово «пуповина» впервые прозвучало для него именно здесь. Как он мог видеть сам себя, да ещё и помнить об этом, он понятия не имел, да и никогда не морочился на эту тему.