А вот зима… Рудик сталкивает Нику, сидящую в санках со склона горки, сделанной руками уличной детворы. Она визжа, со скоростью, так, что захватывает дух, несется вниз и, чуть, не доезжая до стоящей сестры Аллы, переворачивается и оказывается в сугробе… Алла помогает ей встать, оттряхивает снег с ее куцей шубейки… а, морозный воздух так и щиплет за щечки, и сестра ей поправляет завязанный сзади шарфик, натягивая его снова на курносый Никин нос. И потом, уже в вечерних сумерках, они все втроем забираются на теплую печь и сидят там до самого прихода родителей.
Один из первых запомнившихся Новогодних праздников, оставивших след в ребячьей душе… Детский хоровод вокруг нарядной зеленой красавицы. Пахнет хвоей и чем-то еще, вкусным и терпким… Дед Мороз с длинной белой бородой, в колпаке и красным носом, вывел Нику из хоровода и поставил перед собой. А она, запинаясь, скороговоркой, прочла ему заученный дома, под руководством старшего брата, небольшой стишок:
…Здравствуй Дедушка Мороз,
У тебя сопливый нос!… —
все вокруг так и грохнуло смехом! Ничего непонимающая Ника испуганно оглядела смеющихся людей и, внезапно осознав, что перепутала и ляпнула то, что совсем не следовало говорить, тихо поправила себя:
– Ой, я не правильно сказала… У тебя красивый нос!.. – и от испуга, что сделала не так, как нужно, заплакала.
Дед Мороз улыбнулся в бороду и, наклонившись к ней, вытер с ее лица слезы:
– Ну, что ж ты девочка плачешь? Я не люблю тех, кто плачет!.. – вынув из своего мешка пряник и несколько карамелек, он протянул их ей. – На-ка, тебе маленький гостинец от зайчика!
Ника робко взяла из его рук угощение и, пролепетав «спасибо», вернулась в хоровод. С тех пор, ежегодно, перед каждой Новогодней елкой ей напоминали этот, оконфузивший ее, случай.
Память детства оставляет образы, ярко ослепляющие сознание. Красочные картинки не имеют, можно сказать, ничего общего с тем, что остается в памяти уже когда человек становится старше. С годами восприятие как-то блекнет… Радужный мир, который познает ребенок, постепенно теряет свою особенность и неповторимость. Если раньше, Ника остро воспринимала то, что ее окружает и любые огорчения, которые происходили с ней или с теми, кто находился в поле ее зрения, становились для нее чуть ли не трагедией личного плана, то постепенно все это сглаживалось. Детские впечатления и неприятности принимали более личностный характер, и, теперь, уже в разряд трагедии переходило только то, что так или иначе, затрагивало непосредственно круг ее интересов. Ребенком Ника чувствовала себя частью окружающего мира, и ей казалось, что в глазах этого мира и она что-то да значит… но, к сожалению, с каждым днем, она все отчетливее начинала сознавать, что это все не так и, каждый человек несет в себе то, что есть у него в душе. Не больше, ни меньше. И все живущее, одновременно независимы друг от друга так же, как и неразрывны между собой… как бы то ни было, открытия доставляли ей острые минуты осознания своей беспомощности в ходе некоторых событий. Трагических событий, которых невозможно исправить.