…Теперь я уже не мог ни о ком более думать, кроме как о Марии, и распылятся на остальных особей женского пола, как бы они не были привлекательны, не имел уже никакого желания, тем более, что все остальные мысли, вместе со временем, порождаемым ими, мною были заняты происходящим алхимическим процессом в лаборатории де Ариаса.
Моя учёба и работа в Университете также отошла на задний план, превратившись в обычную рутинную службу, которую приходилось посещать более по вынужденной необходимости. Тот, кто занял место Первацельса на его кафедре, даже не заслуживает того, чтобы о нём говорить тут, дорогой читатель, он был, что говорится, полным суфлёром как в медицине, так и в алхимии, зато был отличным знатоком, как теперь говорят, под ковёрных игр и служебных интриг. Впрочем, именно чинуша в любую эпоху и в любой стране остаётся чинушей, имей он хоть кейс ультрамодного и ультратонкого ноутбука. Последний не изменит его сути, а, наоборот, всё более поработит, превратившись в живую биомеханическую игрушку, самодовольную и подлую…
Именно поэтому большую часть времени я проводил у де Ариасов: то у атанора, заменяя Пьера у горелки, то беседовал с Марией и её матерью, которая, как я внутренне предчувствовал, будет готова рано или поздно отдать мне Марию в жёны. Пока к этому был не готов именно я, живущий в жалкой лачуге и еле-еле прокармливающий сам себя. О какой такой женитьбе вообще могла идти речь?
Шло время, прошло уже более чем шестьдесят девять дней с начала процесса, и то, что варилось внутри алхимической печи, начало, наконец, менять свой цвет.
Чернота обрабатываемой массы, которой вначале Пьер придавал такое большое значение, убывала с каждым днём, алхимическое яйцо за стеклом атанора белело на наших глазах. Пьер стал каждый день добавлять в сосуд, где происходила метаморфоза философского камня, какие то вещества: то в виде порошка, то в виде жидкости.
Глаза его в эти моменты странно блестели, его тело хоть и выполняло какие то действия у печи, но делало их автоматически. В такие моменты я всегда вспоминал то его состояние, в которое он иногда входил, когда молился самой Божией матери в её величественном Соборе. Пьер был истинным алхимиком и мистиком, совершенно не от мира сего. Быть может, позже я расскажу, почему это произошло…