– Конечная! – гулко крикнул со своего места водитель, и, тем окончательно пробудив женщину, подтолкнул ее к действию, да в тот же момент, точно погас, не просто утратив очертания собственного образа, но и слившись с правящей кругом сумрачностью. Зоя немедля поднялась с сидения, подхватив левой рукой кожаную черную сумку. Привычно накинув две ее ручки себе на плечо и слегка придавив к демисезонной, свободного кроя из прочной с водоотталкивающей пропиткой, куртке трапециевидный с широким дном корпус сумки, женщина сошла с возвышения, на котором поместились сидения, и столь же скоро покинула автобус. И также сразу попала в пухнущие серо-черные влажные пары, что царили извне степенно смыкающие своими массами не только заборы, дома, но и саму улицу.
Зоя, впрочем, в той дымчато-черной мороке сделала всего только пару-тройку шагов и остановилась. Автобус позади внезапно резко закрыл двери и с той же быстротой, сорвавшись с места, пропал в густеющей с каждой секундой туманной пелене, оставив о себе памятью лишь свинцово-черный след на асфальте. И лишь когда он утонул в том мареве, вроде никогда тут и не был, а на проезжей части, как и на самой улице в неглубоких лужицах дорожного полотна перестала покачиваться вязкая грязевая водица, Зоя, очередной раз, оглядевшись, пришла к пониманию, что проехала свою остановку. Оказавшись и впрямь на конечной автобусного маршрута, находясь от своего дома не просто не близко, а достаточно удаленно.
Та же ненастная серость все также медленно мрачнеющая, окончательно закрывшая многоцветье жизни, не просто вчера или как полагалось осенней порой, а много лет раньше, сейчас и вовсе приглушила такое хмурое свинцовое небо. Отчего правящие в нем плотные слои, словно набранные из мягких, рыхлых и вместе с тем, не просвечивающихся огромных комков, принялись лениво опускаться вниз. Они стали плавно приседать отдельными хлопьями на ветви оголенных деревьев, на вздрагивающие (ровно от страха) тончайше-глянцевые леторасли кустарников барбариса, подсвечивая ночными оттенками чуть позвякивающие от будущих холодов ягодки, и ставшие почти мышасто-курными шиферные крыши домов. Дородная дымчатая мга в сочетание со спущенной с небес ночной тьмой, степенно поедая непогожесть и облекая все в угольные краски, создавала иллюзию пустоты, отрешенности этого места от мира. Одновременно она покачивалась матово-стальными клоками в узких переулках, что разрезали лежащую перед Зоей улицу. Она перекатывалась мохнатыми лепестками по крыше смоляного автомобиля, стоящего возле ближайшего дома, почти впритык к высокому забору, сомкнувшему остатки наблюдаемого участка. Насыщенный морозящей сыростью воздух казался таким же тяжелым, нудным, как и сам стелющейся повсюду теперь уже беспросветный туман.