Ранняя весна. Солнце греет, но земля все еще промерзшая. Поют птицы, и солнце слепит. Мы проносимся мимо лиц людей, молодых и старых, скорбных и не очень. С мимическими морщинками, заплаканными глазами, черными очками. Потом видим руки людей. Гладкие длинные пальцы с маникюром, рабочие с мозолями и ярко выраженными венами, детские ручки. Все они держат цветы. Проносимся над столом, стол накрыт разными закусками, алкоголь, сок, минеральная вода. Во главе стола стоит портрет молодого мужчины с черной лентой в углу. Рядом стоит стакан с прозрачной жидкостью, накрыт куском черного хлеба.
За портретом стоит гроб из черного лакированного дерева. Дальше мы видим могилу. Мужчина в гробу отдаленно напоминает жизнерадостного молодого человек с фотографии. Слишком много грима, слишком много парфюма. В этих похоронах слишком много слишком. Все очень притворное, яркое и пафосное. Только хор поет что-то мягкое и скорбное, выбивая слезу. Лица плачут. Ребенок стоит рядом, улыбается на солнце, наблюдает за воробьем, который перепрыгивает от одной тарелки с закуской к другой. Ребенок поворачивается к женщине, стоящей рядом, и спрашивает, когда они будут есть и когда проснется папа.
Вокруг торжественной процессии ходит силуэт человека, никому не видимая синяя дымка. Пока никто, кроме нас, сторонних наблюдателей, не может видеть ее. Она ходит, словно человек на прогулке, задумчиво, медленно, держа руки за спиной. Изредка останавливаясь.
Хор допел. Люди потянулись к столу. Скорбные речи. Ребенок отошел в сторону и смотрит на синий силуэт, берет его за руку и тянет на скамью. Они сидят и беседуют. Что-то милое, восторженное и смешное. Со стороны кажется, что ребенок играет в свои игрушки и разговаривает сам с собой. Потом он поднимается, подбегает к столу, пробираясь среди взрослых. Чувствуется, что напряжение и скорбь немного спали, алкоголь подействовал, и теперь речи принимают направление светской беседы.
Ребенок берет сок, два сэндвича и говорит матери: «Папа тоже голоден, и он наконец-то свободен», – чем выбивает слезу у нее, бежит обратно на скамью. Садится, смеется и долго говорит с силуэтом. Казалось, что он никогда так долго не общался с отцом за один раз.
Синяя дымка встает и начинает удаляться по тропинке, в глушь кладбища. Мы следуем за ней. Чем дальше она уходит, тем хуже ее становится видно. Мы слышим детский голос со спины, но не разобрать, что он кричит. Оборачиваемся. Мальчик в одной руке держит машинку, другой машет отцу. Плачет. Мы разворачиваемся обратно к силуэту, но уже не видим его. Лишь прозрачный, оживающий от зимней спячки лес и холмы могил с крестами. Смотрим на слепящее солнце и исчезаем в этом белом ярком свете.