Федорыч обвел зал вопросительным взглядом.
– Выход токма один в своем кандидате, чтоб он нашенские интересы защищал. И такой кандидат есть. Деревенский труженик и работяга, конь «Забияка».
Речь Федорыча потонула в бурных аплодисментах.
– Наша программа проста. Во-первых, достойное существование людям труда. Во-вторых, развитие села и отечественной промышленности. В-третьих, каждому гражданину по участку земли в вечное пользование. В- четвертых, богатства недр, лесов, океанов и морей принадлежат народу. И с этих богатств, товарищи, каждый гражданин имеет свою десятипроцентную ежегодную долю. Также нашему кандидату небезразлична судьба пенсионеров и ветеранов, чьи смехотворные пенсии обеспечивают только жалкое существование. Поэтому он предлагает повысить их, а заодно и зарплаты в четыре раза.
Зал в очередной раз потонул в нескончаемых аплодисментах.
«Ну, и мастак, – думал я, слушая Федорыча. – С такой башкой не учительствовать, а в Кремле заседать. Все по делу да складно».
– А о матерях-одиночках опять забыли?! – горестно воскликнула ворвавшаяся, как метеор, Клавка-кладовщица.
– Нет, Клавдия Петровна! – торжественно произнес Федорыч. – Конь «Забияка» обещает повысить детские пособия в три раза, а также государственную поддержку всем русским женщинам, оставшимся без мужей.
– Такая баба, как Клавка, свого не упустит, – сказал кто-то в зале.
– Ну, а теперь, товарищи, приступим к голосованию.
После этих слов Федорыч, с важным видом надев очки, сел за председательский стол и разложил перед собой бумаги.
– Сначала ко мне, товарищи! И после того, как ваша подпись удостоверит участие в выборах, подходите к Перепелкину.
– Эй, пострел, куда влез без очереди! – раздался громовой бас шестидесятилетнего Данилыча на молоденького двадцатилетнего паренька. – Ишь, молодежь растет. Старость не уважают. Токма один гонор да спесь. А все значит без отцовского ремня растут, бесенята! А ну марш в конец очереди, покамест я тебе уши не надрал.
– Тише, товарищи! Тише! – кричал Федорыч, пытаясь сдержать рвение поверивших в «Забияку» избирателей.
Но тщетно! Расталкивая друг друга локтями, мужики протягивали ему свои паспорта, быстро расписывались в каких-то бумагах и, вылезши с матюгами из одной давки, устремлялись в другую.
Бутылки пустели, как на глазах. Самогона явно не хватало. Клуб гудел, как потревоженный улей.